Его сильные руки с длинными пальцами шнуровали мои коньки перед выходом на лед. Ли то и дело поднимал на меня свои невероятные синие глаза, и мне становилось не по себе от этого взгляда. Мне хотелось поймать его ладони, поцеловать их и увидеть его улыбку, ее сияющее обаяние, которое куда-то исчезло в последние месяцы. Я часто видела Ли задумчивым до мрачности, но думала, что это просто усталость, нервы, а потом наблюдала, как рождается новый танец, слушала идеи Ли по нему, начинала тренироваться. В середине танца я должна была исполнить «тулуп» в четыре с половиной оборота, что само по себе почти невероятно, на который меня «отправлял» Ли, добавляя мне особенный разгон. И теперь я смотрела и ждала этого выброса, ставшего на том выступлении последним, что я исполнила на льду в своей жизни. «Дорожка», великолепная поддержка и… с широкого размаха Ли я взлетаю. Четыре с половиной оборота и уверенное приземление у бортика, которого я едва не коснулась лезвием конька… Закованная в гипс долгие недели, я терзала себя догадками о том, как могло случиться то падение, тот страшный удар о бортик, который должен был лишить меня жизни. Ли действительно «перекрутил» меня? Это просто смешно, если учесть, как скрупулезно отрабатывается на тренировках каждый элемент, каждое движение в танце, особенно если для того же прыжка остается слишком мало места! И Ли с его опытом… Нет! Предполагала я и то, что Ли просто не учел того, что размеры ледовой арены Дворца Спорта меньше, чем размеры арены во Дворце Ледового Балета. И если я об этом не вспомнила, то почему не мог забыть и он? Но раз за разом думая обо всем этом, я все время видела его глаза во время нашего последнего танца – напряжение и тоска, разлитые в них, словно… словно знал он о том, что случится через несколько минут, словно, сознательно шел к этому финалу, вел меня… на смерть? О, нет! Я слишком долго старалась забыть ту свою жизнь, похоронив ее вместе с именем Софи Фрай. Забыть именно после тех страшных месяцев в тишине больничной палаты, где не было рядом Ли, где мое физическое страдание ничего не стоило рядом со страшной догадкой, рядом с чудовищным чувством вины перед человеком, потерявшим себя из-за меня… Я смотрела сейчас на экран, где я приземлилась удачно, где мы оба закончили танец, сразивший всех не только сложностью и оригинальностью оформления. В этом танце было столько чувственности, что она сшибала с ног, ибо «сотворением мира» Ли назвал в том танце сотворение женщины, которую каждый настоящий любящий мужчина создает по-новому, только для себя. В начале он принимал меня в свои руки, точно, новорожденную, и нес на руках почти весь танец, отправляя на новые и новые элементы, принимая снова и ведя за собой, маленькую, неискушенную, неопытную. Но вот я становилась смелее и сильнее, увереннее. Я парила надо льдом в его руках, я самостоятельно вытворяла что-то невообразимое, и он лишь протягивал ко мне руки – я здесь, я – твой!.. Только… Только для меня, для той Софи Фрай, о которой все так сокрушались потом, для нее этого было мало. Слишком мало только любить Ли, только быть с ним, быть ЕГО девочкой, которую он выпестовал для себя. Маленькая Софи в свои девятнадцать желала большего, ей так нравилось всеобщее восхищение, блицы камер, перед которыми она откровенно позировала, горящие глаза поклонников, гонявшихся за ней по всем гастролям Балета на льду. Это раздражало Ли? Глупости! Переживет! Кончится шумный, тяжелый день, и она будет с ним, как всегда. Она будет целовать и ласкать его, и он забудет о своем возмущении, о своей обиде на непослушную, честолюбивую и до жути самоуверенную вне арены Софи… Потрясающий танец, поднявший их еще выше в глазах поклонников! Так не ей ли прежде всего Ли хотел сказать им о своей любви к ней, о том, как много дал неопытной, талантливой девочке, надеясь только лишь на ее любовь?.. Только нет теперь Ли Максвелла, как и нет больше Софи Фрай. Слишком поздно.