— Про все остальные группы, я, конечно, не знаю, но наша — была именно такой. В основном, мы постоянно курили травку, забивая её в папиросы «Беломор». Пачка этих папирос до сих пор лежит у меня дома. Как ностальгическая нотка в интерьере.

— Нотка, значит. Одна, — перебивает меня. – То есть, не триоль. Уже хорошо. Так, а дальше?

Тупая корова! Я зачем-то начинаю рассказывать ей о временах, когда в начале девяностых у меня на кухне стоял кокосовый орех, полностью наполненный травой, и мы курили её почти каждый божий день. Между репетициями на выходных в моей квартире могло собираться по 25-30 человек. Это был своего рода небольшой клуб, где встречались друзья, знакомые и малознакомые нам люди.

Зачем мы курили? В нашем случае ответ был прост: покурив на репетиции, мы достигали необыкновенного состояния, в котором твои эмоции и музыка соединялись в одну живую ткань и можно было выражать эмоции музыкой. Эту эмоцию понимали мы все. Мы разговаривали друг с другом языком наших инструментов, и это был разговор наших сердец. Вместе мы становились одним ткацким станком, мощно и ровно выдающим ряд за рядом. Мы раскрашивали общий узор большого полотна, невидимый простому глазу, но понимаемый и ощущаемый каждым из нас.

— Сначала рождается что-то похожее на предчувствие, — увлеченно захлёбываюсь я. – Из ритмичного шума, где звуки еще не нашли свою мелодию, неясные музыкальные контуры появляются сами по себе. Они не хотят торопиться или спешить. Потом рождаются слова. Обычно они появляются парами, но есть среди них и слова-одиночки.