-Ну, да, обыкновенный… — Мэри вдруг улыбнулась. – Просто более обыкновенный, чем другие! Да?

Ричард расхохотался.

-Господи, ты и об этом знаешь!.. Да-а, Эдди тогда всех насмешил. «Этот номер просто чуть более обыкновенный, чем остальные!..» И захапал себе самые шикарные апартаменты. Он даже выпендривался так, что умудрялся вызывать умиление…

-Вот в этом ваша сила и была, — тихо сказала Мэри. – Вы стали лучшими, оставаясь бесконечно симпатичными и трогательно любимыми. Ваша музыка была такой – она ложилась прямо на сердце, будоража и успокаивая, утешая одновременно. И Эдди… Он так пел…

-Как?

Мэри взглянула на Ричарда, и взгляд ее лег поцелуем на его щеку.

-Он… Эдди выпендривался, как ты говоришь, особенно, в молодости. Все время старался изобразить из себя кого-то совершенно невообразимого, уникального, незабываемого. Но прелесть была в том, как старательно, просто до слез он пел. Возможно, его не поставленный голос, отсутствие школы и мастерства… Он так хотел петь здорово! Так, что бы песни стали не просто хорошими песнями, а произведением искусства. Может, поэтому его и потянуло к опере… Он так хотел нравится! Неужели он так и не почувствовал себя той самой легендой, которой пообещал стать и стал?!

-Трудно сказать… Конечно, с приобретением колоссальной популярности нашей группы, он стал куда увереннее, чем прежде. Это видно по съемкам концертов – обаяние хлестало через край, голос во всей силе, стадион на ладони! Но, боюсь, Эдди так до самой смерти и не почувствовал себя небожителем, которым его все и считали на самом деле. Он так и остался жутко стеснительным, трогательно симпатичным и скромным парнем. И только когда он с головой уходил в то, что делал, о чем мечтал, в то, что занимало все его существо, только тогда он уже не замечал, что вокруг него чужие люди, способные обидеть, оскорбить, плюнуть в душу. Он смеялся, болтал что-то несусветное, напивался, как черт и ставил все вокруг себя на уши…