Ворота распахнулись.

– Велик Уурт! – крикнул тиик на прощанье, ощупывая деньги в поясе.

– Велик Табунщик! – сказал Циэ, не сводя с них глаз.

– Всесветлый да просветит нас! — воскликнул ли-шо-Миоци и вылетел на своем скакуне на дорогу.

… Пыль над дорогой вилась клубами, а скакун-иноходец ли-шо-шутиика мчался мимо полей, над которыми багровело заходящее солнце.

       Сашиа сидела ни жива, ни мертва. Наконец, пытаясь перекричать ветер, она спросила:

– Куда везет меня ли-шо-шутиик?

– Туда, где ты будешь счастлива, — Миоци вдруг порывисто прижал ее к своей груди.

Она попыталась вырваться. Миоци пустил коня шагом.

– Неужели ты не узнала меня? – спросил он, и голос его дрогнул.

– Ты – ли-шо-Миоци, служитель Шу-эна, давший обеты в Белых горах! – в гневе крикнула Сашиа, отталкивая его и пытаясь спрыгнуть.

       Миоци осторожно, боясь причинить ей боль, удержал ее руки. Его плащ распахнулся, и девушка увидела на его груди, поверх грубой льняной рубахи, темный деревянный диск с серебристым узором по краю. Она замерла, отпрянув, а потом по-детски радостно закричала:

– Аирэи!

И, прижавшись к нему, заплакала – это немыслимая радость переполнила ее душу. Боясь поверить, она коснулась пальцами диска, поцеловала его.

– Ты слишком много страдала, сестренка… Потому ты и не узнала меня сразу.

Он остановил коня, и они сошли на заброшенное поле. Где-то рядом ручей повторял приветствие карисутэ. Из-под валунов и обугленных пней выбирались вверх тонкие упрямые стволики молодой поросли. Ветер стихал. Солнце медленно опускалось за поля. Девушка нагнулась к глубокому ручью, зачерпнула в пригоршни воду, умыла лицо. Миоци стоял рядом с ней, держа коня в поводу.