— Эалиэ! – закричал Нилшоцэа, барахтаясь в кроваво-красной воде и не находя опоры. – Эалиэ! Помоги мне выбраться!

— Ты не старуха и не дитя, чтобы не выбраться из ручейка, — усмехнулся Миоци. – Кроме того, у тебя за поясом еще две сабли, и, кто знает, как ты решишь ими воспользоваться. Я, пожалуй, поспешу в Тэ-ан – у меня дела. Но слово белогорца – я ничего не расскажу о нашей встрече. Твое «эалиэ!» коснулось моего сердца, о Нилшоцэа.

— Что ж, спасибо и на том, — проговорил Нилшоцэа, жалкий, в намокший, похожей на жабью кожу, дорогой одежде.

И Миоци, подхватив Сашиа, ускакал прочь на своем вороном коне, а конь Нилшоцэа печально посмотрел им вслед.

— Ты испугалась, сестра? – спросил Миоци, целуя Сашиа в лоб, как целуют маленьких детей, оберегая их от сглаза.

— Я поняла, что с тобою, брат, я ничего не боюсь, — ответила дочь Ллоутиэ. – Это и был сам Нилшоцэа?

— Да, он… бывший белогорец… Когда он испугался, вспомнил «эалиэ!»

— Эалиэ? – переспросила девушка. – А что это значит?

— Это по-белогорски означает: «нас двое!» — то есть ты не один, помощь  близка, а в горах это очень важно.

— И не только в горах, — задумчиво ответила Сашиа. – А что это за белогорский язык?

— О, это древний язык. На нем, как верят, говорили люди, жившие в заброшенных городах Нагорья Цветов… на нем написаны древние книги… кстати, мудрец Эннаэ Гаэ проповедовал на нем и вел диспуты с белогорцами – Белые горы уже в те далекие годы были местом, куда стекались люди, стремящиеся познать мудрость. И с тех пор так повелось, что, хотя любой человек может придти в Белые горы – аэолец, как я, фроуэрец, как Игэа, или даже соэтамо или степняк, он может говорить с теми, кто его понимает, на своем родном языке, но он обязан изучить белогорский  и говорить по-белогорски.