Выходя с территории, я замечаю осторожные крадущиеся движения в тенях и по показаниям сенсоров отмечаю около пяти созданий, в последний раз бросаю взгляд на окна комнаты, где осталась Елена, и тяжело вздохнув, решительно ухожу прочь: “ Не я решаю, кому жить. Не я!”

Ветер с силой кидает в стекла кабины комья мокрого снега и тяжелые холодные капли дождя и зловеще воет, тщетно норовя опрокинуть Девятую. Я прохожу мимо разбитой Арматы, иду мимо сгоревшей пятнашки с ее 75мм пушкой, а около сгоревшей автозаправки невесть кем спаленной, обнаруживаю разваленный остов “Бумеранга” с характерным черным окрасом КНС. И,  неожиданно для себя начинаю ощущать озноб – это нервы, решаю я сам для себя, Девятая не может чувствовать холод. “Это нервы”, — говорю я сам себе, когда на повороте дороги уходящей в сторону Таштагола вижу сгоревший остов Тигра и следом за ним два сгоревших остова автобусов.

“Это были наши”, — с горечью констатирую я и, у меня появляется сильное желание вернуться назад…к Елене Николаевне. Но, нет больше никакой Елены Николаевны, нет больше ничего, что было десять минут назад, десять часов назад, десять дней назад. Нет! “Это были НАШИ”, — снова шепчу я про себя и удивляюсь, откуда в кабине столько пепла, от которого слезятся глаза и почему с моих рук снова капает кровь. Меня бьет озноб и я, поежившись, лишь зло ухмыляюсь и шепчу про себя: “ Мы все когда-то были нашими. А теперь…”.