— Любит, как же, — сплюнул Хуго. — Видел бы ты только его мазню. Думаешь, он кисточками свои произведения малюет?

— Кисточки — это для слабаков, — засмеялся Сальвадор. — Настоящие художники должны частичку себя отдавать миру, понимаешь? Искусство требует жертв, Хуго, хоть ты этого и не поймёшь никогда, поскольку всю жизнь только и делал, что по мусоркам прыгал в поисках арбузных корок. А ты глобальнее мысли, ну, глобальнее!

— Да уж я больше твоего понимаю. Ты что, — внезапно повернулся он к Итану, — думаешь, будто ему такое прозвище дали из уважения? Ты расскажи, расскажи, как именно ты свои художества рисуешь!

— Это секретная рецептура, — Сальвадор театрально насупился и скрестил руки на груди. — Нельзя раскрывать профессиональные тайны первым встречным.

— Вот ещё! Короче, этот паразит нажирается до поросячьего визга, а потом идёт блевать на стены, словно фонтан. Утром проснётся, взглянет, что увидит с похмелья, так и назовёт. Разве это искусство-с?

— Нет, это страдания, запечатлённые в форме искусства, — возразил Сальвадор. — Раскрой глаза Хуго или признай, что ты как всегда завидуешь моей необъятной душе, моему сложному устройству психики и моему безрамочному взгляду на мир и вещи вокруг.

— Как же теперь смотреть на этот мир, когда он весь в чужой блевоте?

— А ты давай, спроси, — Сальвадор ткнул пальцем в сторону молча наблюдавшего за спором Итана, — как наш новый знакомый считает, а?