— Ты чего в искусстве понимаешь? — задрав голову, спросил Хуго.
— Ну так, пишу иногда, — скромно сказал Итан.
— Вот это я понимаю интеллигенция собралась, — загоготал Сальвадор. — Деятели науки и культуры, оказывается, поздно ночью ютятся по подъездам.
— Писатель, получается? — уточнил Лазарь. В его мутных глазах как будто сверкнуло уважение, но затем очень быстро утонуло. — Нам такие нужны. Чего пишешь? Дашь почитать?
— Чушь пишу всякую, не берите в голову, — равнодушно ответил Итан.
— А вот ты скажи, писатель, какой у тебя взгляд на искусство? — не унимался Хуго. — Тошнота на стенах — тоже искусство?
— По большей мере каждый автор только и делает, что выворачивает свои внутренности перед публикой, — вздохнул Итан. — Весь накопленный опыт переваривает, а затем изрыгает его куда-нибудь, чтобы другие понюхали. Когда тошнит писателя, он хватается за бумагу; когда тошнит режиссёра, он требует принести ему камеру; а когда тошнит художника… ну, тут уж поверхности всякие бывают, в том числе и стены. Разница лишь в том, что некоторые заходят дальше, увлекаются больно и начинают уже свои кишки выплёвывать.
На несколько секунд лестничный пролёт погрузился в тишину.
— Ну даёт, — вымолвил наконец Сальвадор, почёсывая щёку. — А как сказал пафосно и чётко, слыхали? Точно писатель. Красиво ты это… Давай сыграешь партийку с нами? Я так и быть поведу, раз ты у нас новичок.