…Вода быстро нагрелась на раскаленной плите, и Миоци, выливая чан в деревянную кадушку, приказал:

— Снимай свою рубаху и брось ее сразу в печь — там ей самое место. А  теперь полезай сюда. Не бойся, — засмеялся он,- не ошпаришься. Это тебе зола и губка — отмывайся, как следует.

— Мкэ ли-шо-Миоци! — раздался женский голос.

Пожилая женщина в пестром покрывале вошла на кухню. За ней следовали четверо рабов, нагруженных корзинами с едой.

— О, Небо! Что мкэ ли-шо здесь делает! О горе! Как будто нет рабов — дрова колоть и печь топить…и воду таскать! О горе, горе! Хозяин все время приезжает через задние ворота… О горе мне!

— Не горюй так, Тэлиай — мне это в радость, я привык так жить в Белых горах, — улыбнулся в ответ на причитания пожилой рабыни-ключницы Миоци. — А работы в доме много, хватит и для рабов…

Огаэ робко выглянул из-за кадушки — он так и не успел залезть в воду.

— Позаботься, пожалуйста, об этом мальчике — он будет жить у меня с сегодняшнего дня.

— Хорошо, мкэ! А что изволите приготовить вам на обед?

 — Я сегодня ничего не вкушаю до захода солнца, а вечером придет ло-Иэ — приготовь то, что он любит.

Тэлиай горько покачала головой, но ничего не сказала.

Миоци погладил Огаэ по волосам, и ушел в сад, в сторону пруда, блестевшего под солнцем среди густой зелени.

Тэлиай, раздав поручения по хозяйству каждому из рабов, распустила их, сняла верхнее пестрое покрывало, повязала белый передник, и, засучив рукава, сурово спросила Огаэ: