— Нормально. Крестик? Раньше я его не видел. — Тодор небрежно махнул рукой в сторону золотого украшения на шее Оли.

 — Редко одеваю, мне кажется, порой это не к месту. Наверно потому, что я не имею к Богу никакого отношения.

 — У каждого есть отношения с богом. С этим рождаются. Это как цвет глаз или размер ноги — разный, может меняться, но есть у каждого. Это обязательная составляющая человека. Может, ты просто стесняешься своего Бога? А золото носить никогда не зазорно.

 — Нет. Скорее я не настолько серьезно к этому отношусь. Но, если подумать, все же я склонна признать, что он где-то да есть.

 — Где? Где есть ваш бог? Я не верю в него. Точнее так. Я знаю: он есть. Но, я не верю, что он может что-либо сделать. Во что я верю, так это в то, что мы в самой глубокой пропасти, в мусорке, куда сбрасывают самых паршивых. Как часто ты ковыряешься в ведре под раковиной? Только когда оно наполняется. Просто завязываешь пакет и в утиль. И раз мы уже здесь оказались, не есть ли самым правильным постараться сделать это время максимально приятным!? — Христоф протянул руку и провел по восторженному лицу. Спустившись по бархатной шее, длинные пальцы пошли по линии тонкого плетеного золота, оказались возле самого крестика — неожиданно схватив его в кулак, зверь резко дернул.

 — Ах! — выдохнула от неожиданности собеседница. Цепочка порвалась, и теперь оба ее конца безжизненно свисали из крепко сжатой смуглой ладони. — Зачем ты это делаешь?