-Ты не отвечаешь, Мишель… Скажи мне все сразу, сейчас, что бы не надеялся я напрасно. Стой, молчи!… Погоди. Поцелуй меня сначала.

-Еще чего?! – вырвалось у меня. – Вы бросаете меня здесь одну, вы… вы просто устали ходить в этом гриме и хотите снова стать тем, кто вы есть на самом деле. Но без меня… БЕЗ МЕНЯ!! Кто же я для вас тогда? Пустая погремушка, которую можно сломать и выкинуть?

Слезы брызнули из моих глаз так неожиданно резко, что я задохнулась, и Хадсон, воспользовавшись паузой, сгреб меня в охапку, прижал к себе, и я дрожала от слез в его объятиях.

-Тише… тише, ребенок мой хороший… Тише… Можешь плакать, сколько влезет, но только не думай ничего плохого, не расстраивайся и… не обвиняй меня в том, чего нет. Прошу тебя!.. Я… люблю тебя, Мишель Уотсон. Я так люблю тебя, что сил нет ни для чего больше, где нет тебя. Понимаешь? Меня ждут дела, важные дела, но это не означает, что я вот так запросто оставляю тебя здесь, что эти дела важнее тебя! Постарайся понять, Мишель, это нужно для того, чтобы я остался тем… тем, кого ты любишь, тем, кто достоин этой твоей любви. Поверь, если бы ты знала, о чем речь, ты рассуждала бы иначе, ты… Я думаю, ты гордилась бы тем, что я делаю, тем, кто я есть на самом деле. И я предвосхищаю твой следующий негодующий вопль – почему ты не имеешь права знать это сейчас!  Имеешь. И прежде всего ты! Но… я просто прошу тебя, ребенок, пусть пока все останется так, как есть. Так надо. И ничего страшного в этом нет, особенно для тебя. Ты останешься здесь, ты будешь ни в чем себе не отказывать… Хотя бы в смысле пищи, Мишель! И не смотри так! Могу я хотя бы накормить тебя досыта?!