— Небо, — проговорил он, — я стал совсем стар и теряю память.

— Зачем ты поставил простую еду на священное белогорское полотно, Иэ? – спросил Миоци.

— Для этой еды – место лишь на священном полотне, Аирэи.

Иэ, помедлив, осушил кувшин.

— Оно белое, как тело Великого Верного Жреца – помнишь, из того гимна? Благодаря его жертве мир стоит, благодаря его верности.

 Да, если один из них неверен, то другой верен, — ответил Аирэи строкой из гимна. —  Но все же — откуда такие странные лепешки, Иэ?

— Это старый обычай соэтамо — такие лепешки пекут, когда кто-то при смерти, — быстро ответил ему Иэ, завязывая скатерть крепким узлом. – И вкушают, как священную жертвенную трапезу. Я расстелил свое белогорское полотно для трапезы Огаэ и Верного Жреца. Ты хочешь меня упрекнуть, что я осквернил молитвенное полотно белогорца?

— О нет, учитель Иэ… Каждый белогорец отвечает за чистоту своего полотна сам, и никто ему не вправе указывать… Но я не знал, что Ллоиэ — соэтамо. Это аэольское родовое имя. В моем роду тоже есть Ллоиэ – моя мать… — сказал отчего-то Миоци.

— У покойного Огаэ-старшего мать была соэтамо. Он попросил, чтобы мы совершили этот обряд, прежде чем он умрет. Тэлиай испекла эти лепешки — она знает, как их готовить, она тоже из тех краев… а потом он начал умирать, мы засуетились, Огаэ-младшего отослали, забыли, что не убрали вино и хлеб. Если бы не ты, я и оставил бы их на пне… О горе — выживаю из ума!