Иэ обернулся и увидел заплаканного Огаэ.

— Что случилось, сынок? — поспешно наклонился он к мальчику. Тот сначала не мог вымолвить ни слова, задыхаясь от слез и бега. Наконец он проговорил:

— Мкэ Иэ! Отец… там… — Он показал в сторону храма-лодки.

Иэ крепко взял его за руку и быстро зашагал в сторону маленького белого здания у подножия холма. Люди, заметив его потертый плащ эзэта — странника-белогорца, служителя Всесветлого — почтительно уступали ему дорогу.

Уже издалека Иэ заметил темную сгорбленную фигуру, кажущуюся нелепой у белоснежной стены храма. Огаэ-старший сидел на земле, прижимая правую ладонь к груди, и  его обветренное лицо было тоже серым, как эта высушенная солнцем земля.

 — Мкэ Огаэ, что с тобой? — Иэ опустился на колени рядом.

— Ло-Иэ! Как хорошо, что ты пришел… Я, видно, отжил свой срок. Жжет… как огнем…

Огаэ-младший заревел и уткнулся лицом в колени отца. Тот на несколько мгновений закрыл глаза, прежде чем погладить растрепанные волосы сына.

— Не плачь, сынок, мне уже легче…

Иэ сделал знак какому-то любопытному храмовому рабу, и, когда тот подбежал, быстро приказал ему:

— Спеши изо всех сил в дом ли-шо-Миоци, скажи Тэлиай, что Иэ просил прислать сюда рабов и носилки. Когда их пришлют, получишь серебряную монету.

Служка стремительно умчался, взметая сандалиями пыль.

— Я не успел рассказать сыну, — говорил Огаэ-старший тяжелым, прерывающимся шепотом. — Я хочу, чтобы он знал, — он с трудом шевельнул головой, указывая на приникшего к его коленям мальчика. — Хотел прийти сюда помолиться — завтра я должен произнести отречение… Он ведь простит меня, Иэ? Он знает, что если я не произнесу этих слов, которые стоят в указе Нэшиа, нас с сыном казнят… Я не хочу, чтобы Огаэ умер! Ты расскажешь ему все, Иэ? Потом… когда он подрастет… Я прихожу сюда каждый год, прошу Его простить меня, а потом — иду говорить эти страшные слова… Огаэ уже не сэсимэ, я — последний сэсимэ в нашем роду. Огаэ будет свободен от отречений, ты все ему расскажешь, и он будет знать, но ему не надо будет отрекаться, он проживет жизнь, чистую от такого предательства. Ему не надо будет плакать и просить прощения, а потом произносить эти… гнусные слова. Я должен их сказать завтра… но я не доживу Он милостив. Он знает, я не хочу их говорить…