В собирающейся толпе раздался смех. Все знали тучного помощника Нилшоцэа.

— Смейтесь, смейтесь — ваши деды были карисутэ, вот вы и не любите огонь Уурта! Небось, лодки на чердаках храните, все ждете большой воды! Глупцы! А Миоци ваш — из рода карисутэ, говорят, что один дядя его был жрец карисутэ, его собаками затравили, а второй — мятежник, на большой дороге погиб, никто не знает, где! Вот мкэ ли-шо-Нилшоцэа доберется до вас всех! Сыны Запада научат его, как со всеми вами справиться! – кричал, сжимая кулаки и брыжжа от злости слюной младший жрец Темноогненного.

…

— Вы слышали все это, ло-Иэ? — горестно спросила Тэлиай у старого эзэта – они встретились с Иэ у святилища Шу-эна, которое было удивительно непохожим на другие храмы Всесветлого. С горы оно напоминало лодку, и многие суеверные аэольцы не ходили сюда, боясь ступить  в лодку Шу-эна до срока.

— Все это не доведет хозяина до добра. Вы бы поговорили с ним, чтобы он вел себя иначе… хоть чуть-чуть. Он вас слушает.

— Не бойся, Тэлиай, — отвечал Иэ. — Это только уличные и базарные сплетни. Аирэи все делает, как должно. Белогорец не должен быть праздным. Да и лучшие аэольцы не гнушались работой. Помнишь древнего морехода, который даже ложе сам к своей свадьбе смастерил из огромного дуба?

— Да, было бы хорошо, если бы мкэ ли-шо-Миоци женился! — сказала Тэлиай.

Иэ махнул рукой и рассмеялся.

Когда Тэлиай в сопровождении рабов уже скрылась в рыночной толпе, а Иэ направился было в кузнечные ряды, кто-то осторожно потянул его за край плаща.