— Подойди ко мне, дитя.
Голос совсем не старческий, немного грубоватый, низкий, властный раздался в хижине. И Шарлотта, засмотревшаяся в окно, встрепенулась. Оправив полу простого платья, девочка подошла к столу.
Вместе эти двое составляли идеальную картину контраста. И сейчас, когда Шарлотта сидела напротив Дуайбсех это было видно особенно хорошо. Юная, с невинным взглядом серых узких глаз, тонкая, как тростник, девушка и полная старуха с широко открытыми карими глазами. Сейчас Дуайбсех тасовала в руках колоду карт.
— Для чего на самом деле ты здесь, Астрид.
Шарлотта вглядывалась в это грубое, больше похожее на мужское лицо. И не находила ответа ни в нем, ни в себе. Она сбежала только из-за снов, только из-за того, что Дуайбсех звала ее сюда.
— Я не знаю.
— Знаешь, Астрид. Смотри глубже.
Но Шарлотта не понимала чего от нее хотят. Вцепившись руками в края стола, она изо всех сил таращилась на знахарку. Может хоть так она увидит.
— Ты смотришь не туда, Астрид. Отпусти стол, он тебе ни к чему, — Дуайбсех наблюдала как тонкие пальцы ослабляют хватку. — И перестань выпучивать глаза. Так ты ничего не увидишь, — Шарлотта повиновалась. — Сядь ровно. Очисти разум и загляни в себя поглубже. Ну же, девочка.
Шарлотта старалась выбросить мысли из головы но калейдоскоп картинок, завертевшийся при попытке сбивал ее. Пансион, белые скалы Дувра, гувернантка Жизель учит ее французкому, мамин суп, когда она заболела скарлатиной, Палестина, страшная гроза. Картинки снова и снова сменяли одна другую. Начала болеть голова, а вскоре Шарлотта потеряла зрение. Темнота. Страшная, беспросветная, вечная.
