ЧАСТЬ 4

                1

     Повозка, которая везла пленников, продвигалась довольно медленно, чтобы не свалиться в пропасть, находившуюся по одну сторону дороги. Колеса повозки то и дело наезжали на камни, поэтому пленникам с трудом удавалось удержаться и не упасть. Цепи на их руках и ногах громко звенели, словно в такт скрипу повозки. Всадники, ехавшие по обеим сторонам, о чем-то недовольно переговаривались, косясь на бледных изможденных людей, которые еще недавно были гордыми и свободными хаттами, а теперь лишь вызывали жалость окружающих, а то и насмешки. Кто-то смотрел на них, как на диковинных животных, кто-то осыпал оскорблениями или вообще не замечал этих людей.
     Пленных было довольно много. Как мужчин, так и женщин. Они с ненавистью смотрели на римлян и эта ненависть была главной причиной, по которой хаттам удалось выжить в неволе. Дороги назад уже нет, скорее всего эти люди закончат свою жизнь растерзанные зверьми на потеху кровожадной толпе или, в лучшем случае, до конца своих дней останутся рабами. Однако хатты испытывали не только ненависть, презрение, но и позор. Как могло так случиться, что они, свободные воины, живыми попали в плен к римским собакам? Предки проклянут их, а соотечественники будут презирать, потому что гораздо почетнее быть воином, павшим, защищая свою родину. Но никто не знает, по каким обстоятельствам эти люди попали в число пленных. Возможно, у них не было времени, чтобы умереть. но не было ни малейшего сомнения, что большинство из этих людей предпочли бы смерть позорному пленению, а пока они не могли надеяться на то, что боги пошлют им ее. Смерть была бы лучшим избавлением от позора. Соотечественники будут проклинать их за то, что они опозорили гордое племя хаттов, запятнав его честь трусостью. Но разве было это трусостью? Нет, так распорядились боги.
     Вместе с другими пленными в повозке была и Филлида, которая положила голову на плечо Сигурта, пытаясь хоть немного забыться сном. Она не верила в происходящее: все произошло настолько быстро, словно ее жизнь превратилась в один фрагмент спектакля. Еще недавно они бежали по зарослям леса, где ветер раскачивал ветви деревьев, чья листва шелестела, будто хотела предупредить их об опасности, надвигающейся вслед за криком совы. Где они могли бы распугать всех духов, или наткнуться на болотные огоньки, заманивающие добрых путников в непроходимую топь. Филлида мысленно прощалась с этитми краями, чья девственная природа навеяла на нее поток воспоминаний о лесной хижине, о хаттах, которые сначала так любили ее, о бесстрастном лице Ромильды, чьи глаза метали громы и молнии от гнева, вызванного исчезновением чужеземки. При воспоминании о грозной жрице, страх снова закрался в душу Филлиды. Да, Ромильды здесь нет, но Филлида постоянно видела перед собой ее лицо. Все здесь было наполнено гневом и ненавистью, которые испытывала жрица к девушке. Образ Ромильды повсюду преследовал ее, она чувствовала ее немое присутствие. Ну конечно, все это были лишь глупые предрассудки, игра воображения. Какое зло могла бы сейчас причинить жрица? Филлида решила хоть на время забыть о Ромильде, ведь они были уже близки к Риму. Рим… Вечный город, колыбель ее детства. Здесь Филлида провела лучшие годы своей жизни, это был ее мир, ее родина. С трепетом сердца Филлида ждала того момента, когда она снова вступит на родную землю. Она тосковала по величественным колоннам, храмам и мраморным статуям. Только человек, знающий, что такое разлука с родными местами, мог понять ее. Это детское нетерпение, вызванное приближением к родному городу, разбудило в душе Филлиды еще не успевшую затянуться рану. Она никогда не сможет вступить в Рим, как свободный человек, ее больше не существует. Осталась лишь жалкая рабыня, из которой сделают посмешище в храме чужеземной богини. Вот кто она. Неожиданно любовь к Риму, которую испытывала Филлида, переросла в ненависть. Рим — центр цивилизации, как ты можешь быть таким жестоким! Разве ты какой-нибудь варвар, всю жизнь живший в лесной глуши и не знающий до сих пор, что такое книга?! Хаттов можно понять, но не тебя, миродержавный Рим, повелитель всех государств и народов! Ты в один час могущественный владыка мира и жалкий раб своих страстей. Твою жестокость, Рим, познали тысячи людей, тысячи гладиаторов в амфитеатре, умирающих, чтобы позабавить толпу. Каждый раб испытал эту жестокость на себе, каждый узник, попавший в тюрьму по ложному обвинению испытал на себе тиски палача, но ты не знаешь, вечный город, что тиски ненависти невинных жертв постепенно сжимают и тебя. Ты — город разврата и роскоши, кругом царит обман и лицемерие. Нет, ты хуже, чем злобный варвар, зверства которого ничто, по сравнению с изощренными пытками, которые изобретают твои палачи. Ты проводишь свою жизнь в пирах и увеселениях, любишь наслаждаться страданиями других и после всего этого ты, римский народ, продолжаешь считать себя цивилизованным? Любой варвар окажется чище и праведнее тебя! Как можно допускать, чтобы умирали невинные люди, а лгуны и лицемеры жили, погрязнув в разврате. Филлида вспомнила о Тертулле: «Юния убило то, что он всегда любил говорить вслух то, о чем думал и виноват во всем Домициан, который превратился в тирана для своего народа. Он жалкий, похотливый трус, возомнивший себя богом».
     Но, не смотря на все пороки этого погрязшего в разврате города, где жили и правили прихлебатели тирана, которые в душе и считали губительными для империи его поступки, боялись сказать правду.
     «Источник самого зла в первую очередь надо искать в поступках самого тирана. Когда императором был покойный Веспасиан, Рим надолго забыл о хороводах смерти, которые требовали новых жертв для своего бешеного танца. При Веспасиане был казнен всего лишь один человек», — размышляла Филлида. И все же Рим был по-своему прекрасен. Здесь брали свое начало многие науки, процветающие по сей день. Здесь живут талантливейшие музыканты, поэты, философы. Здесь есть обширные библиотеки, в которых можно найти труды всех великих историков. В Риме, этом городе искусств, каждая статуя, каждый портик или колонна созданы руками искусных архитекторов, вдохновленных музой. Это чувствовалось и в причудливых завитках, украшающих дома, и в яркой мозаике, и в хрупких вазах из тончайшего стекла. Именно в Риме научились подогревать воду для терм путем прокладывания труб, по которым она поступала. Да стоит ли перечислять то, что сделали римляне? Лишь благодаря этим знаниям, быстрому развитию цивилизации, Риму удалось покорить весь мир.
     Филлида боролась с ненавистью и горячей любовью к Риму в своей душе. Однако последнее чувство все равно победило ненависть, ведь родные места всегда остаются дороги сердцу.
     Ночь спустилась на землю, на небе высыпли звезды. В воздухе веяло прохладой и ветерок теребил грязные и перепачканные одежды обессиливших пленников. Филлида залюбовалась расположением звезд на ночном небе и без труда различила гончих псов, потому, как в Риме прочла не одну книгу по астрономии. Вдруг повозка наехала на крупный камень, это разбудило Сигурта, он взглянул на Филлиду, которая по-прежнему смотрела на звезды и произнес шепотом:
     — Авенахар, скажи, нас везут, чтобы убить?
     От неожиданности Филлида вздрогнула, но хотела показаться спокойной и уверенной, хотя на душе у нее было далеко не спокойно.
     — Нет, Сигурт, я уже говорила тебе…
     — Ты обещала рассказать мне все: про этого римского шакала, который почему-то знаком с тобой, про то, что он тебе говорил, улыбаясь, словно ехидна. И почему я только не прикончил его! — возмущался хатт.
     После некоторого молчания Филлида сказала так, чтобы ее не слышали остальные пленники:
     — Сначала поклянись, что не станешь презирать меня.
     — Клянусь матерью Фрией, священной силой Истре и все, что мне еще дорого! Как я могу презирать тебя?!
     Филлида посмотрела на воина: в его глазах она прочитала такую верность, слепую преданность, что он был готов рисковать своей жизнью ради нее. Девушке очень не хотелось разочаровывать хатта, но она все же решилась:
     — Сигурт, я римлянка…
     Филлида с ужасом посмотрела на него: будто все мечты и надежды рухнули разом, будто для него все было потеряно.
     — Ты римлянка, Авенахар? Не говори мне этого, я не верю… Ты отродье волчицы, которая вскормила своим молоком чудовищ? Ты из племени тех, кто уничтожил нас, смешал с землей, обратил свободный народ в своих рабов! Нет, я не верю…
     На глазах воина заблестели слезы отчаяния.
     «Почему Сигурт так предан мне?» — с ужасом подумала Филлида. — «Только лишь из-за того, что я спасла его жизнь? Но он уже несколько раз спасал мою, попал в плен из-за меня»…
     — Послушай, Сигурт, — решилась она, — не все люди одинаковы. Если я когда-то жила в Риме, это еще не значит, что я одобряю поступки соотечественников. Ты мог не раз убедиться в этом, когда я хотела защитить ваш народ с деревянным копьем в руке. Разве я не помогала Хаттам, исцеляя больных? Как ты можешь обвинять меня в том, что я такая же, как они, римляне, уничтожившие хаттов?
     — Прости меня, я не должен был говорить этого, — прошептал воин. — Ты не злишься на меня?
     — Нет, Сигурт, я знаю, что ты говорил не со зла, — ответила Филлида. — Позволь мне продолжить мой рассказ… Не так давно я жила в Риме, была богата, но наш император… — видя непонимающий взгляд хатта, они прибавила: — император — это все равно, что у вас вождь племени… Этот император объявил, что мой муж — изменник… Он покончил с собой, а я бежала…
     — Ты была замужем? — спросил воин. Филлида кивнула. — И ты любила своего воина, которого Фрия выбрала тебе в мужья?
     Филлида задумалась. Любила ли она когда-нибудь Юния? Она была привязана к нему, но не больше.
     — Нет, я никогда не любила его как мужчину.
     Воцарилась тишина. Ветви деревьев свисали так низко, что хлестали пленников по лицу, царапая его до крови. Лишь ночная прохлада приносила облегчение, так как многим хотелось пить. Сигурт кивнул, чтобы Филлида продолжала.
     — Центурион узнал меня, — заговорила она. — Он хотел выдать меня императору, но решил отправить тайно в храм Исиды.
     — И что ты будешь делать в этом храме? — спросил хатт.
     — Я стану жрицей, — таково условие Руфия, но это лучше, чем если бы мы гнили в тюрьме.
     Один из пленников стал бредить, он просил воды, чтобы утолить жажду, нестерпимо мучившую его. Но поблизости не было и намека на источник, да и кто среди этих враждебных чужеземцев позаботится  о нем? Филлида с жалостью посмотрела на несчастного, А Сигурт о чем-то думал, сказав наконец:
     — Странное условие поставил тебе этот грязный нидинг. Неужели ему некого было найти для исполнения воли богов? Ведь он мог взять кого угодно!
     — Но несмотря на широкое распространение культа Исиды в риме, вряд ли кто из этих богатых женщин, которые так восхищаются чужеземным божеством, захочет посвятить ему свою жизнь… — сказала Филлида.
     Да, конечно, она была права. никто этого не захочет, однако теперь Руфин нашел ту, которой будут восхищаться поклонники египетской богини.