-Я никогда раньше не выходила замуж, Ричард! – воскликнула Мэри, опустила глаза и добавила. – Если не считать того моего дурацкого замужества в Москве… Мне… Мне очень хочется красивое платье с фатой… Я глупая, да?
Ричард посмотрел не нее, задрал брови и рассмеялся.
-Ужасно глупая, если считаешь, что я этого не понимаю! Но что же тебе мешает выйти за меня сейчас? Уж не отговорка ли это, а?!
-Мой живот, Ричи!
-Что-о?? Это не просто твой живот, девочка, это наш ребенок! Или ты считаешь, что будешь плохо выглядеть с ним?
-Считаю. Я считаю просто чудовищным напялить подвенечное платье и явиться в церковь с таким вот животом. Хороша невеста!
-Дура!… Прости… О, нет, детка, только не плачь! Господи! Я – идиот!
Он схватил ее за руки, сидевшую на больничной койке в палате клиники Сесиль.
-Ты хочешь, что бы я летела сейчас в Москву и добывала свидетельство о смерти… мужа? Да? Ты полетишь со мной?
-Черт! Черт бы это все побрал, Мэри! Никуда ты сейчас не полетишь!.. Ладно, твоя правда – пусть родится малыш, я встану на ноги, и тогда мы все сделаем. Придется подождать… А тебя и так все здесь называют миссис Тайлер!.. Мэри, ну не плачь!
-Миссис Тайлер… — прошептала она и утерла слезы.
-И ты это натурально заслужила!.. То есть, никакие штампы не значат ничего по сравнению с тем, кто ты есть для меня. Никакие, Мэри! Ты двадцать пять часов в сутки рядом со мной, санитары забыли дорогу сюда – ты все делаешь сама, не смотря даже на свой живот, и главное – ты убиваешь мои слезы. Убиваешь, как делала это с самого начала, с той ночи в Москве, когда я понял, что без тебя мне жизни не будет, что придется оставить тебя одну, что расстояние искалечит нас. Сердце твое обливалось кровавыми слезами, но ты улыбалась, уверяя меня в том, что все мы делаем правильно, что все будет хорошо… Я был круглым дураком, я струсил, улетев без тебя, но не в этом дело. Не об этом я хочу сказать. Ты думала обо мне, ты хотела, что бы мне легче было управиться со своими проблемами…
-… и ты поскорее оказался свободен для меня! – улыбаясь, перебила она. – Ты что же, думаешь, мне трудно делать сейчас то, что я делаю?! Глупый! Да я мечтала об этом с того самого момента, как мне рассказали о твоей болезни!.. Я думала о том… каким беспомощным ты стал, как тяжело тебе. Тебе! Ричарду Тайлеру – такому сильному раньше, потрясающему музыканту, «звезде», наконец! Старик… — Мэри сжала его пальцы и поднесла их к губам. – Да, это правда, Ричи, я видела тебя именно таким – слабым, беспомощным, совсем больным. И больше всего на свете мне хотелось тогда поскорее оказаться рядом с тобой, поскорее обнять, утереть твои слезы, помочь тебе, делать все-все для тебя! Купать, кормить, если понадобится, ухаживать за тобой…
-Ты уже всю кухню здесь на уши поставила! – рассмеялся Ричард, и из глаз его мгновенно исчезла горечь, появившаяся при слове «старик», они снова сияли, его неподражаемые лазурные глаза, полные ясного, горного неба, хлещущего в большие окна. – Никогда не забуду, как сам шеф-повар явился сюда и, начав жаловаться на твое поведение, в конце концов, поблагодарил тебя за то, что научила его готовить настоящие русские блины! Это, говорит, потрясающая маленькая женщина! Она умеет готовить такие простые и такие вкусные блюда! Блины, борщ, творожные котлетки…
-Сырники! – хохотала Мэри. – Впрочем, пусть называет, как хочет… Только в благодарность за мои рецепты, которые он теперь ввел в меню, он пообещал мне на своей кухне полную свободу!
-Но ты и готовишь теперь все сама!
-Ну, да… За исключением тех блюд, которые в его кухне мне нравятся. Или когда мне хочется провести время с тобой!
-Ох, уж знаем мы, как ты проводишь время со мной!
-Вам что-то не нравится, сэр? – Мэри лукаво улыбнулась и склонила голову к плечу.
-Еще как нравится! Ты неподражаема, детка!.. Господи, Мэри, вот никогда бы не подумал, что смогу на старости лет испытать столько блаженства! – он поднес ее ладошку к губам. – А врачи вообще в шоке! Главный так и сказал – если вашей жене под силу такие фокусы, то нам с вами и делать нечего. Она, говорит, сама и научит вас ходить!
-Может, переберешься сюда, ко мне? – Мэри похлопала по кровати.
-Мэри!.. Слушай, тебе, в конце концов, уже просто нельзя так активно развлекаться со мной!
-И не собираюсь. Мне подремать захотелось. Но только что бы ты был рядом!
Ричард перелез на кровать, обнял ее, запахнутую в халатик, и она прижалась к нему, потершись носом о его грудь.
-Так любишь меня? – прошептал он. – Все видишь меня в «Отважном зайце»…
-Иногда… Люблю, Ричи. Очень люблю… И порой это просто невыносимо! Кажется – выпрыгнешь с балкона и полетишь…
-Только не вздумай!
-Нет, конечно… Хотя, часто я думаю о том, что именно так уверенно запрещая себе то, что изначально считается невозможным, мы теряем шанс сделать это невозможное возможным. Не умеет человек летать и все! Падает, разбивается… Но может, потому, что его никто не научил? Или умели когда-то, но благополучно забыли… Ведь я же смогла докричаться до тебя, дошептаться в холодные, одинокие ночи? Кому рассказать, не поверят ни за что! Кроме, может быть, единиц, которые еще пытаются пробиться через запреты. Просто забыть о них и все… Ведь Брэндан же поверил? – Мэри задрала голову и поглядела в лицо Ричарда.
Он погладил ее по волосам.
-Поверил. И Рэй-Тайгер поверил.
-И Шарлотта поверила. Это сестра мистера Кеннеди, у которого я жила, когда приехала в Лондон, и к которой переехала после скандала с Кетрин. Помнишь, я рассказывала?
-Еще бы не помнить! И значит, она тоже поверила?
-Да! И она была в таком восторге оттого, что я оказалась рядом с тобой! Она тоже очень любит вас, Чудо вашей музыки. И возможность помочь мне стала для нее возможностью оказаться к вам ближе. Она так говорила об Эдди… Я плакала.
-Да, Эдди удалось объединить стольких людей…
-Вам удалось объединить! – Мэри снова вздернула голову к нему.
-Нам, нам… Только Эдди… Нет, об этом я точно расскажу тебе позже! Но не бойся, нет!!.. Это хорошая новость для тебя. Я лишь хочу сделать сюрприз. Ладно? Договорились? Не будешь приставать?
-С этим – нет, раз ты так хочешь. Но…
-Стоп, хулиганка!.. Нет, у нас точно родится мальчик – так рьяно ты атакуешь меня!
-Только не делай из него плейбоя! Бога ради, Ричи! Миру хватило и тебя!
— В тебе говорит сейчас ревнивая женщина, вот и все!.. Девочка, я вполне могу себе представить, как рвется твое сердечко при мысли о тех влюбленных в меня дамочках, которым удалось попасть в мою постель. Но мы же договорились, что ты забудешь об этом? Или нет?
-Договорились… — пробурчала она. – Хорошо.
-И ты ляжешь сейчас подремать, как и обещала?
-Лягу… А как ты хочешь назвать сына?
-А ты?
-У меня кругом одни Ричарды!
-Хорошо… Я понял. Думаю, называть его Эдди тоже не стоит.
Мэри кивнула.
-Тогда… Ты удивишься сейчас… А может, и нет… Но мне бы хотелось назвать его… Келтоном.
-Господи! – вырвалось у Мэри. – Неужели…
-Выходит, так… Я уже говорил, Мэри, что те видения или сны, они были странными. Я видел себя и не себя, я узнавал и не узнавал, понимая, что вижу Ричарда Тайлера таким, каким его кто-то любит, очень любит… И я хорошо запомнил того темноволосого паренька, которого никогда не было на самом деле, но который там, в моих видениях был моим сыном. Несчастный мальчик с отравленным сердцем, который очень захотел любить… Сильный, красивый парень, сотворивший чудо собственными руками. Я так ясно видел его глаза из-под длинной челки темных, как у тебя, волос! Прояснившиеся, совсем детские в отчаянии глаза… Мне бы очень хотелось, что бы мой мальчик стал именно таким! Пусть его зовут Келтоном, Мэри! Ты согласна?
Она снова плакала.
-Что же ты, детка?! Я чем-то опять обидел тебя?
-Нет-нет… Господи, конечно же, нет! Просто… Просто я тоже очень полюбила Келтона. И мне откровенно хотелось, что бы когда-нибудь мой сын был похож на него…
-Значит, так и будет… Давай-ка, поспи. Надо-надо, Мэри!
Она улеглась головой на его плечо, повернув к нему лицо, и закрыла глаза. Ричард же все смотрел на нее, почти спящую, не выдержал и осторожно, кончиками пальцев распахнул немного полы ее халатика. Грудь ее, светлая кожа сияли в свете заходящего солнца так нежно, что ему бесконечно захотелось поцеловать их. Высвободив руку, Ричард наклонился и приник губами к ее груди, к теплу ее, такому родному, что защемило сердце. Неужели когда-нибудь ей придется куда-то поехать без него?! Да разве он отпустит?! Это его кровь, его девочка, его жизнь – все, что ему осталось, и больше не надо ничего. Эдди был прав – это тот самый момент, когда она и должна была прийти. И ничего не поздно! Ничего!.. Ему досталась удивительная жизнь… Сколько раз его спрашивали о том, что он думает о годах существования «Королевского Креста», о своей жизни в нем. Он отделывался общими фразами, тем, что от него и хотели, наверное, услышать. А главное – он сам особенно никогда и не задумывался об этом. Просто жил и все. И только теперь эта девочка позволила ему понять, ясно осознать, что в те далекие времена его молодости, его ослепительной молодости, когда «Королевский Крест» восходил звездой, происходило что-то совершенно удивительное. Он вспоминал их песни и понимал, что даже сейчас они несут в себе настоящее чудо. То самое, что заставляло закатное солнце спеть, а уставшие улицы большого города услышать легкие, почти невесомые шаги Любви, которая приходит, уходит, но всегда возвращается. Всегда! Все возвращается… Вот и он вернулся. Вернулся прежним Ричи Тайлером, забывшим усталость, готовым к развеселым гулянкам до рассвета, но в глубине души искавшим тенистые сумерки в дебрях старого парка, сладостные, трогательные объятия, взрывающие душу восторгом, затерянные тропинки, несшие почти кубарем к берегу реки, от которой пахнет свежестью и тайной, глубокой тайной самого сердца ночи и бесконечного купола небес, в который летят, потрескивая, искры от костра… Она вернула его туда, эта непостижимая девочка. Это ее дыхание он ловил губами в своих мечтах, в ее объятиях встречал рассвет, когда первые лучи солнца несут долгожданное тепло… Солнечный день под стрекот кузнечиков в высоченной траве и под звон гитары Брэндана, бег облаков в синеве и ее ладошки в его волосах. Нежные, трепещущие, чуть смущенные, но такие счастливые — она с ним!.. Взгляд Эдди. Улыбающийся и чуть грустный, задумчивый. Он знает… Он всегда все знал. И теперь она тоже узнает об этом. И тогда она поймет… Господи, да она и так все понимает! Она услышала, по-настоящему услышала их музыку и уж ей-то точно не надо объяснять, что была для него жизнь в «Королевском Кресте»!
Ричард обернулся и поглядел в окно – горы, все те же горы. Уже почти два месяца. Надоело ли ему? Все когда-нибудь надоедает, а особенно то, что сопровождает время ожидания, затянувшегося ожидания. В его случае – ожидания выздоровления. Врачи делают все, что могут, Мэри с ним и помогает самим своим присутствием, не говоря уже о том, сколько сил она несет ему в своих ладошках, таких нежных, таких чувственных… Он начал вставать самостоятельно. Ноги еще не слушаются, не чувствуют силу, но это уже победа. Руки же уже совсем его руки, руки ударника. Ну, может, еще чуть-чуть силы и чувствительности… Ему бы сюда ударную установку!.. Ричард вздохнул и откинулся на подушки. Мэри уснула, он прикрыл ее покрывалом, погладил по голове… Господи, совсем еще ребенок для него! Рэй-Тайгер почти ее ровесник. Да еще выглядит она моложе своих лет… Наверное, гораздо легче было бы кому-то назвать ее мисс Тайлер и его дочерью… Ричард закрыл глаза. Надо работать! Надо срочно чем-то заняться, что бы почувствовать себя прежним, что бы это ужасное слово «старик» не лезло в голову так настойчиво. Но как? Есть только один способ – вернуть свои силы как можно скорее. Только так! Лишь тогда он сможет вернуться в Лондон и приступить к работе по-настоящему. Рэй-Тайгер, правда, привез ему его гитару и Ричард время от времени набрасывал на струнах какие-то мелодии. Мэри в такие моменты садилась в уголочек и слушала, смотрела на него во все глаза, ловя каждый его жест, каждый звук. Бедное дитя! Как же не повезло ей не оказаться с ними, когда рождались лучшие песни «Королевского Креста»! Он бы и сам с удовольствием вернулся в те золотые времена, когда Эдди был рядом, когда курчавая голова Брэндана не поднималась от грифа его знаменитой «Красной Специальной», чей голос, как голос великолепных Страдивари, был узнаваем сию минуту, стоило ей только зазвучать. Джордж… Как давно он не видел его. Милый, добрый Джо! Самый незаметный среди них, но вероятно, самый преданный, удивительно тонкий и одаренный музыкант. Не было в нем блеска, не было бронебойного обаяния, способности довести до сумасшедшего восторга целый стадион, но чего бы стоил «Королевский Крест» без него, без его немногих но таких истинно «королевских» песен?!.. Мэри никогда не увидит этого, никогда не услышит голоса Эдди, того, которым он пел в студии, не на микрофон, а в те мгновения, когда песни только появлялись на свет, и он лишь каким-то шестым чувством только начинал их слышать. О, да! Потом он сражал наповал! Подобно пушке его голос рвал воздух в клочья, разносил вдребезги сердца, оставляя ощущение только что произошедшего чуда и слезы ни с чем несравнимого восторга в ставшей удивительно легкой душе. Душе, освобожденной этим голосом от горечи несбывшихся надежд, от разочарований и предательства, от усталости напрасных стараний и тоски серых, безрадостных будней… То было позже, много позже. А сначала его руки на клавишах или стойке микрофона, его глаза, его влажный, удивительный взгляд, видевший что-то, что дано было увидеть только ему. Его улыбка в этих глазах. Чуть наивная, почти детская, бесхитростная. И голос. То пела его душа. Не в минуты взрыва на сцене, как в последний раз. Но в минуты счастья, ушедшая туда, где ей было легко и сладостно, где Эдди не знал боли и грусти, сопровождавших его одиночество. Неизбывное одиночество самого обожаемого человека на свете… Пора возвращаться! Пора самому себе, прежде всего, доказать, что Ричард Тайлер все еще Ричард Тайлер, что Волшебство еще живо и его музыку ждут не напрасно. Она в нем, и пора выпускать ее на свет. Хотя бы даже ради этой девочки, хотя бы ради нее одной! Она это заслужила – не разочароваться, увидеть, наконец, свою мечту, а не просто одного из музыкантов «Королевского Креста», еще живого, но похожего, скорее, на музейный экспонат. Она так долго ждала совсем одна, отринув целый мир вокруг нее ради мира, в котором жила ее душа. Она и не надеялась всерьез, почти не мечтала – разве такое может с ней случиться?! – но где-то в глубине сердца, все-таки, лелеяла чувство, что каждая из их песен – прежде всего, для нее. Только для нее… И Эдди, сверкая взглядом со сцены, ищет глазами ее глаза, видит и улыбается, пусть лишь на коротенькое мгновение, только ей! Только ей одной…
Мэри увезли поздно ночью.
Сквозь сон Ричард услышал ее стон и тихий, сдавленный шепот:
-Ричард!.. Ричи! Ты слышишь?.. Ричард…
Рывком он повернулся к ней – тусклый свет ночника освещал ее напуганное личико и огромные глаза.
-Боже, Мэри, что?! Тебе плохо? Может, врача?
-Ричи… во…ды…
-Что? Дать тебе воды?
-Нет… Воды отошли… Ребенок, Ричи…
Громкий стон оборвал ее слова, лицо исказилось болью.
-О, черт!.. Держись, детка, я сейчас!
Сев на постели, Ричард дотянулся до кнопок вызова врачей, нажал на первую попавшуюся и стал жать и жать на нее изо всех сил, пока в коридоре не раздался топот ног, дверь не открылась и в палату не вбежала ночная медсестра.
-Что, мистер Тайлер?? Вам плохо? Что с вами?
-Со мной все в порядке, но моя жена… Она, кажется, рожает. Помогите, Бога ради!
-Не волнуйтесь, мистер Тайлер! – медсестра улыбнулась. – Все будет хорошо. Вы же знаете, что наша клиника, хоть и не занимается приемом родов, но вы – наш особый пациент, и о вашей жене непременно позаботятся… Сию минуту я сообщу обо всем!
Она подошла к Мэри и взяла ее за руку, нащупывая пульс.
-Миссис Тайлер, как вы? Вы чувствуете схватки?
-Да… Можно терпеть…
-Часто? Схватки часты?
-Да… Не знаю…
-Хорошо. Потерпите еще немного! Скоро придут врачи, вас увезут и позаботятся, что бы все прошло хорошо. Потерпите!
И медсестра выбежала из палаты, кивнув бледному, как полотно, Ричарду.
-Мэри! Господи, Мэри, как ты? Ты сможешь терпеть?
Мэри улыбнулась, пряча слезы, взяла его за руку и поднесла к губам.
-Ничего… Как-нибудь… Ты только не бойся, Ричи! Все будет хорошо… Не бойся… У тебя ведь уже рождались дети, ты же знаешь!
-Это не одно и то же, детка! Ты же понимаешь, я же говорил!
-Но так нельзя, Ричи! Они тоже твои дети и я не верю, что одного ребенка можно любить больше, чем другого!..
-Придется поверить!.. Я любил их мать, но не так, господи, Мэри, совсем не так, как тебя. Я просыпаюсь ночью, смотрю не тебя и с трудом останавливаю себя, что бы не сгрести тебя в охапку и не прижать к себе, рискуя разбудить. Мне до смерти страшно проснуться и вдруг не увидеть тебя рядом! Ты понимаешь? Понимаешь, Мэри??.. А дети… Я люблю и Рэя-Тайгера, и Милисенту, но этот ребенок, твой ребенок… И ты, и он появились в моей жизни слишком поздно, тогда, когда я уже этого и не ждал… Прости меня, Мэри, прости, Бога ради, что говорю об этом, но я боюсь, что не увижу, как он станет взрослым. Нам отпущено, по воле природы, слишком мало времени, что бы побыть вместе. И поэтому я буду болеть за каждую минуту с ним и с тобой, я не оставлю вас ни на мгновение! И это будет особая любовь, в чем-то болезненная, но, безусловно, самая сильная и самая сладостная в моей жизни…
Она плакала, целуя и целуя его руку, прижимаясь к ней щекой, но так, похоже, она не чувствовала боли, она улыбалась, держа свое счастье в своих руках…
Врачи не заставили себя ждать – очень быстро дверь палаты вновь распахнулась, и санитары вкатили каталку, переложили Мэри на нее. Сопровождавший их врач бегло осмотрел Мэри и обратился к Ричарду:
-Все в порядке, мистер Тайлер! Воды отошли, но ничего страшного не происходит. Схватки участились – значит, ребенок вот-вот появится на свет… Мы увозим миссис Тайлер в специально отведенный для нее бокс, туда уже прибыл вызванный администрацией клиники очень известный здесь акушер-гинеколог – он и примет роды у вашей жены. Можете не беспокоится! И если пожелаете, если пожелает ваша жена, вы сможете сопроводить ее и присутствовать при родах.
-Да, да! Конечно.
Ричард спешно перебрался в свою коляску и выехал вслед каталке с Мэри.
Роды начались, но что-то пошло не так. Ричард видел, как засуетились врачи и он… не слышал ее голоса. Всю дорогу до бокса он прислушивался и за голосами врачей слышал ее невольные стоны во время схваток. А сейчас все стихло… Но на Ричарда никто не обращал внимания. Он сидел в уголке, в своей коляске и ничего не видел и не понимал… Что же это, господи!? Что с ней??
А Мэри потеряла сознание. И врачи никак не могли привести ее в чувство. Схватки прекратились…
…Дорожка петляла меж деревьев, и солнце так припекало, что Мэри невольно прикрыла глаза, и тогда темные и светлые пятна замелькали под веками. И все равно, она все шла и шла, почти бежала, едва различая дорожку, ослепляемая почти нестерпимо ярким весенним солнцем.
-…миссис Тайлер… миссис Тайлер…
Откуда этот голос? Кого он зовет?.. Господи, это солнце так светит!..
Но вот дорожка свернула, солнце стало светить сбоку, и Мэри смогла открыть глаза. Открыла и, точно, на стену натолкнулась – прямо перед ней, только руку протяни, стоял Эдди.
-Что же ты? Иди ко мне!
Он протянул ей руки, и она схватилась за них, почувствовала его объятия и заплакала, прижимаясь щекой, губами к его открытой груди.
-Девочка, не надо! Не плачь!
Он целовал ее волосы.
-Все хорошо! Побудь с нами, отдохни.
И Эдди повел ее куда-то через деревья, по едва покрытой молоденькой травкой, ароматной, нагретой солнцем земле. Поляна… Яблони окружают ее со всех сторон. Брэндан, Джордж и Ричард. Эдди вывел ее вперед себя.
-Присаживайся, выпей вина. Садись, садись!
Голубые глаза Ричарда. Он взял ее за руку.
-Садись же!.. Джо, налей всем.
Она присела на покрывало. Лежавшие на солнце пироги, фрукты благоухали, вызывая аппетит. Брэндан, как и всегда, бренчал что-то на гитаре. Эдди присел рядом, а Джордж налил вина, протягивая каждому бокал
-Держи, Мэри, а то поставить некуда – упадет и прольется.
Она приняла бокал из его рук и пригубила янтарного вина. Чуть терпкого, с приятной кислинкой и запахом каких-то фруктов.
-Вкусно?
Эдди наклонился к ней.
-Тебе хорошо? Это домашнее вино. Такое не сыщешь ни в одной лавке.
-Вкусно! – улыбнулась она, утирая следы от слез.
Эдди поцеловал ее в висок.
-Я знал, что тебе понравится… Сладкая девочка!
Он сидел совсем рядом, и Мэри чувствовала, как пахнет теплая кожа его плеч. Ей хотелось коснуться ее губами. В ветвях, прямо над их головами звенела синица…
Мэри допила вино и почувствовала, как загорелось ее лицо, как чуть закружилась голова, и захотелось смеяться. Она подняла глаза и натолкнулась взглядом на взгляд Ричарда.
-Что с тобой? Почему… ты так смотришь на меня?
-Тебе идет немного выпить – сразу румянец на щеках и улыбка. Тебе идет улыбка…
Пели птицы, Эдди что-то громко рассказывал, а Брэндан и Джордж хохотали, но Мэри слышала тихий голос Ричарда.
-Но почему грустный ты? Тебе тоже больше идет улыбка.
На мгновение он опустил глаза, а когда поднял их, на его лице появилась улыбка, но какая-то грустная, такая странная для него.
-Мэри… Я с тобой, Мэри! Иди ко мне, я прошу тебя! Иди же ко мне!!
-Но я же здесь, с вами, с тобой, Ричи!
-Иди ко мне, Мэри!.. Вернись, пожалуйста!
В его голосе слышались слезы, глаза его молили, и она протянула к нему руки. Молодой, красивый до невозможности, с огромными сияющими лазурью глазами, он принял ее, он покрыл ее лицо поцелуями, и она наглядеться на него не могла. Она задыхалась от его нежности, не веря, дотрагивалась кончиками пальцев до его лица, а он все улыбался ей и только слезы предательски блестели в его глазах.
-Мэри!.. Господи… Моя Мэри!
-…миссис Тайлер! Миссис Тайлер, вы слышите нас?
Боль. Внезапная, как удар клинка, пронзила все ее нутро. Мэри закричала, распахнула глаза, и прямо в лицо ей ударил яркий свет огромной лампы. Одной рукой она невольно закрыла глаза, а другая… другую ее руку сжимал в своей Ричард. Седой, уставший, напуганный, он сидел в своей каталке, но, когда Мэри открыла глаза, изо всех сил оттолкнулся от нее и встал.
-Мэри!..
-Внимание! Миссис Тайлер вернулась, схватки возобновились! Продолжаем!.. Миссис Тайлер, как вы? Держитесь, осталось совсем немного! С ребенком все хорошо, он идет нормально, головка уже появилась… Мистер Тайлер, с вами все хорошо? Лучше присядьте. Вы ведь сможете держать жену за руку и оттуда. Хорошо?
Ричард кивнул, чудом расслышав доктора. Он смотрел в лицо Мэри, сжимал ее ладошку, а она кричала и кричала, точно с криком этим выпуская, изгоняя вон всю боль свою. И даже не ту, что терзала сейчас ее тело. Та боль означала радость, появление на свет ее ребенка, ребенка Ричарда. Он родится и свяжет ее с Ричардом навсегда, что бы ни случилось. С криком уходили страхи, тоска, все пережитое без него, вдали от Ричарда.
-Кричи, девочка! Кричи… — шептал он, не замечая слез, катившихся по его щекам. – Кричи, моя хорошая – так легче… Господи, пусть он поскорее родится! Пощади ее, Господи! Пощади…
-Внимание, господа, принимаем! – скомандовал врач.
Ричард напрягся, Мэри закричала снова, и вот вслед ее крику раздался тоненький, но как выражаются, басовитый, мальчишеский крик малыша.
-У нас мальчик! – воскликнул доктор. – У вас мальчик, миссис Тайлер! У вас сын, мистер Тайлер! Поздравляю!.. Сестра, примите ребенка.
И он передал младенца на руки медсестре.
-Не волнуйтесь, миссис Тайлер, через минуту он будет у вас на груди!.. Мистер Тайлер, с вами все в порядке?
Ричард встал и склонился к улыбающейся, как неожиданно получившая «пятерку» троечница, Мэри. Сам едва сдерживаясь, он утер ее слезы и прижался губами к ее лбу.
-Вот и все, милая! Все… Моя родная!
Подошла медсестра и бережно положила на руки Мэри крохотного малыша, умытого и завернутого. Он не плакал, но очень серьезно смотрел по сторонам своими совершенно отцовскими ярко-голубыми глазками.
-Келтон… — прошептала Мэри. – Вот и ты… Я наверное, дождаться не смогу, когда он превратится в того Келтона, о котором я мечтала.
Она поглядела на Ричарда.
-Только не смей говорить и даже думать, что ты этого не дождешься! Не смей! – воскликнула она, сгорая в его обожающем взгляде. – Ты дождешься! Ты еще будешь гордиться им! Подумаешь – каких-нибудь восемнадцать – двадцать лет!
Ричард поцеловал ребенка и снова поглядел на Мэри.
-Спасибо тебе!
-Поцелуй же меня! – улыбнулась она. – Скорее!!
-Я люблю тебя, девочка! – выдохнул он и прижался губами к ее губам, тая от нежности к ней…