…Гравий хрустит под ее ногами – впереди длинная дорожка. С одной стороны старые, кривые деревья яблоневого сада, а с другой – такие же старые, высокие липы. Яблони цветут, скрывая искривленные временем стволы, солнце в закате красит их в нежный пурпур, отбрасывая на них длинные тени от строгих, едва распустившихся лип. Сумерки наступают. Медленно, не заметишь. И она спешит, чувствуя, что к концу дорожки золото солнца исчезнет, утонет в сизой тени, в которой и потеряться недолго, просто исчезнуть… Но ей надо успеть, ей так надо догнать их, узнать, где они! Кажется ей или нет, что слышится уже где-то музыка, голоса, смех? Каждый раз они появляются в разных местах и бесполезно спешить туда, где они выступали в прошлый раз… Такая длинная дорожка! А вот одинокий, огромный дуб, под которым они пели в прошлый или… или в позапрошлый раз. Теперь и следов не сыскать… Где же они?!.. Кто-то пробежал мимо, едва не задев… А вот целая компания, шумная, веселая, чуть ли не пританцовывая быстро топочет куда-то через густые дебри яблонь… Две девушки – одна тащит другую за руку – длинноволосые, длинноногие, одна в пышном платьице из легкого светлого шелка, другая – в узком коротком платье, фиолетовом под цвет сумерек, с блестками. Красивые. Что-то щебечут, звонко смеясь, и только имя мелькнуло сквозь их смех – Ричард. Ричард!! Они идут к нему?? Она застыла на дорожке – солнце скатилось в закат, кануло до утра. Протекли меж ветвей и затопили все вокруг сумерки. Время волнения, время желаний, время поцелуев и объятий – время ИХ песен, время «Королевского Креста»! Ждет ли Ричард ее? Помнит ли дом над деревьями, над рекой, скрытой за ними? Помнит ли тонущие в сумраке комнаты, мимо которых за руку с ним, за руку с Эдди? Хохоча, перекрикивая друг друга… Помнит ли ту, дальнюю комнату в свете свечей, с роялем, бокалами шампанского, с прозрачными, невесомыми занавесями на открытых окнах, пропускавших глухую, глубокую ночь в звездах? Эдди пел. Сначала что-то очень задорное, смешное, потом постепенно стих, задумчиво перебирая клавиши из слоновой кости и вдруг полилась песня, подобная лунному свету, тихой глади реки под ним, и Ричард сжал ее ладонь, она чувствовала его взгляд, стук его сердца… Таяли свечи, сумрак ночи вползал в комнату вместе с тишиной и легким колыханием прозрачного шелка на ночном ветерке – Эдди, Брэндан, Джордж, они ушли, переговариваясь, тихо смеясь. Взгляд Эдди напоследок лучистый, нежный, чуть печальный. На мгновение он закрыл глаза и кивнул ей, а когда вышел, легкая горечь скользнула в аромат свечей и разрезанных апельсинов. Ричард поглядел ей в лицо, улыбнулся. Молодой, чуть за тридцать, светлые волосы до плеч, лазурное сияние огромных глаз.
-Любишь его?
Она кивнула. А он дотронулся ладонью, погладил ее щеку.
-А меня? Меня любишь?
-Очень! – не смущаясь больше, от всего сердца ляпнула она и опустила глаза.
-Он ушел… Он оставил тебя со мной. Ты останешься? Ты будешь со мной, Мэри?
Ричард взял ее за плечи, повернул к себе.
-Ты будешь моей?
-Я и так твоя, — прошептала она. – Я чувствую тебя, Ричи… Я так долго шла к вам! – вырвалось у нее, и он прижал ее к себе.
-Я знаю… Я ждал тебя. Каждый вечер, когда мы пели здесь, я ждал тебя, искал твои глаза в толпе, но тебя не было. Только сегодня… Ты появилась только сегодня, Мэри!
И столько горечи было в его словах, может быть, той самой горечи, что тянулась в воздухе, неумолимо проникая в каждый уголок комнаты, будто кричала она, эта горечь ей прямо в уши – ты пришла слишком поздно!
И скользили его ладони по ее плечам, спине, дрожа, не отпуская. Губы его… Она задыхалась в них и умирала без них, под взглядом его полным слез и боли.
-Что… Что с тобой, Ричард?! – шептала она и он снова закрывал ее губы поцелуями. И чувствовала она всей кожей своей, обнаженной теперь в свете луны, пробившейся сквозь сумрак, его грудь, тепло ее, жар его сердца, отчаянный, точно, в последний раз. Его сердце билось теперь в ней, так же, как ее сердце он держал в своих ладонях. Он забрал ее, всю, без остатка. Силой своей, нежностью, жаркими руками своей невероятной страсти. Опрокинувшись, отдавшись, она принимала его, не понимая, просто не в силах вместить в себя то, что это он и прямо сейчас, а не в мечтах о чем-то несбыточном… И когда страсть утихла, когда замерли руки и губы, когда щека его успокоилась на ее груди и ладошки ее нежно, едва-едва гладили его влажные волосы, странная боль проникла в ее сердце. Проникла и застряла, как заноза. А ведь он здесь, он с ней и не встанет сейчас равнодушный и чужой, не уйдет. Так не может быть!
-Мне страшно, Мэри… — его внезапный шепот заставил ее вздрогнуть, а тоска в голосе замереть.
-Почему, Ричи?! Ведь мы вместе!.. Мы ведь вместе?
-Я люблю тебя, кроха… — он вздохнул так, точно ему не хватало воздуха, но не пошевелился, не отдалился от нее. – Люблю… Ты – сердце этой ночи, ты – та жизнь, которой я хочу жить. Но…
Боль вонзилась по-настоящему…
-Что? – выдохнула она.
-Тише. Не бойся! – он приподнялся над ней, и она увидела его лицо. – Только не бойся ничего! Я буду любить тебя, пока себя помню, буду целовать, сжимать в объятиях и ждать. Всегда ждать!.. Моя девочка… — он поцеловал ее обнаженную грудь. – Мне страшно при мысли, что ты уйдешь и можешь не вернуться – этот мир слишком равнодушен к нам, слишком непредсказуем…
И она обхватила его всего, руками и ногами, прижалась к нему, чувствуя все его тело, все его тепло. И слова сами вырвались из нее, точно кто-то диктовал ей их, вкладывая вместе с силой, которой ей так не хватало:
-Я… я всегда буду возвращаться. Всегда, Ричард, где бы ты ни был и что бы ни случилось. Я найду тебя, даже если потеряюсь сама… Это тот мир, в котором мы жили раньше, в котором не знали, не чувствовали друг друга, это он жесток и равнодушен, Ричи… Но этот, здесь, где мы вместе, этот – наш мир, и он нас не отпустит. В нем реки текут мимо, в нем время останавливается, и разлуки, что так похожа на смерть, нет. Смерти нет… и все, все кто уходят, возвращаются. Всегда!
-Имя… — прошептал он, прижавшись губами к ее виску.
-Что, Ричард??
-Имя мое… Помни мое имя… Ради Бога, только помни!!!
И стихла ночь, пропала за восходящим солнцем, за гомоном проснувшихся птиц, не оставив и следа. Вернулась реальность, вернулись спавшие страхи, но вернулось и ожидание. Целый день она где-то была, что-то делала, о чем-то думала. Как в тумане, как под нудную музыку никому не нужного радио, шло время. Тиканье часов и бег стрелок на них, звонки по телефону, шум машин и звуки, голоса, слова пустых разговоров – КАК ДОЛГО!!! Господи, как же долго!.. Но вот они, последние минуты несвободы, вот она, дорога, ведущая к НИМ! Последний поворот, дорожка и солнце, валящееся в закат… Она должна их найти! И имя, имя его она все твердила и твердила, спеша по тропкам между яблонь, спотыкаясь и запинаясь о камешки – Ричард! РИЧАРД!!.. Плакала от почти отчаяния, всхлипывала, ругала себя и прислушивалась. Музыка!!
Она стремительно вылетела на поляну с одинокой яблоней, высокой травой и скамьями, упрятанными в ней и густом кустарнике. Сумерки сладостной дымкой накрыли ее, сердце скакнуло, и Мэри остановилась. Они пели. Так пели, точно, само небо, такое глубокое, такое… нежное сейчас, радовалось! Но людей собралось много, и они все хотели их слышать, видеть, забирать себе все, что дарила грядущая ночь, а сейчас – этот час Сумерек, час внезапной Любви, уносившей в безумную страсть объятий и одуряющей, невозможной радости, свободы… Не пробиться к ним, никак не пробиться!.. Мэри всхлипнула, сжала кулачки и двинулась через толпу. На нее оглядывались, ее отталкивали, но она шла. Упрямо шла, защищаясь от ударявших ее локтей и косых, насмешливых взглядов.
-Ричард… Ричард! – звала она. – Я здесь! Я пришла! Слышишь?
Но он не слышал… Он не видел ее за ударной установкой, он пел, такой красивый, такой, как всегда, загадочный, даже неприступный. Ее не видел, не замечал никто из них, таких еще недавно улыбавшихся ей, доброжелательных. Даже Эдди, певший самозабвенно, бесконечно чувственно. Даже он, хотя, она стояла теперь так близко – только руку протяни…
-Мэри!.. Мэри!!..
Но чей это голос?! Она обернулась, дернувшись всем сердцем – таким горестным, таким отчаянным услышала она этот знакомый голос.
-Мэри!
Она вглядывалась в толпу, взгляд ее метался от лица к лицу, но то все были чужие лица, чужие улыбки, чужой восторг – ее радость исчезла, и сердце внезапно наполнилось неизбывной тоской.
-Где ты? – крикнула она в опустевший вдруг воздух, и звук ее голоса потерялся в неожиданной, вязкой, как болото, тишине. Все звуки, музыка, смех и крики – все стихло, исчезло.
-Имя!.. Мое имя!.. – голос резанул ее по сердцу, плетью хлестнул по глазам, и она закричала так, что показалось ей – умирает она. Прямо сейчас.
-РИЧАРД!!! Ричард, я здесь!!
И она увидела его. Седого, изможденного, с лицом, покрытым морщинами и щетиной, которая вовсе не серебрилась, но точно, пеплом покрывала его щеки. Слезы текли из его глаз, огромных, измученных болью.
-Господи, Ричард!!
Мэри бросилась к нему, схватила за руки и сжала так, что бы ей самой поверилось – это он, помнящий ее, зовущий, любящий так, как обещал!
-Ричард, что с тобой?! Мой Ричард…
Дрожащими руками он обнял ее, прижал к себе.
-Ты пришла… Ты пришла ко мне? За мной, Мэри?
-Конечно, родной мой! Я с тобой, Ричард, я же всегда с тобой! Неужели ты забыл?
-Я боялся, что забыла ты! Мэри… Мэри, меня не забрать отсюда. Мне не уйти с тобой, а тебе – не остаться здесь… Ты испугалась, что видишь меня, а я тебя не замечаю, ты кричала, плакала… Девочка моя, то был не я. То лишь тени. Призраки мечтаний твоих, твоих грез, которым больше никогда не сбыться.
Она заплакала, даже не в силах спросить, что происходит, где они, не в силах закричать – НЕТ! Я НЕ МОГУ ОСТАВИТЬ ТЕБЯ ЗДЕСЬ!
-Я помню ту ночь, Мэри, помню, как любил тебя, как хотел, что бы ты всегда была со мной, что бы жизнь моя была в тебе. Я помню!.. Только уже тогда я понял, что это невозможно. Нам разрешили попрощаться, нам позволили побыть вместе столько, сколько это было возможно. Так мало! Я знаю, родная, как мало, и теперь…
-Что теперь, Ричард?! ЧТО БУДЕТ ТЕПЕРЬ???
-Ничего, Мэри. Больше ничего…
Он рыдал так, что сама смерть вцепилась в ее сердце холодными пальцами, дыханьем ледяным перехватила ей горло. Она не чувствовала ни ног своих, ни рук – только его сердце, бившееся тяжело, устало, словно, последними ударами. Объятия его ослабли, она поглядела в его глаза, красные, полные слез и… внезапно сердце ее сжалось. Но сжалось не последней, самой страшной болью, после которой только смерть. Оно, ее сердце сжалось в кулак, загорелось так, что казалось, не вынести такой боли, что лопнет оно сейчас, взорвавшись брызгами крови, но… выдержало оно, забилось сильнее, ровнее. Мэри схватила ладошками лицо Ричарда, утерла слезы его и коснулась губами его губ. Еще раз и еще.
-Мэри… Мэри… — шептал он. – Не надо, не прощайся со мной! Дай мне просто исчезнуть, уйти туда, куда мне, наверное, пора уже уходить. Эдди… Он ждет меня. Он слишком долго ждал здесь один, совсем один. И теперь я буду с ним, до времени, когда все вы придете сюда. Я все понял, Мэри. И тебе… тоже надо это понять, смириться. Слышишь, Мэри?
Слезы обиды от его слов уже выступили у нее из глаз, но зажмурилась она с силой, кулаком утерла эти слезы и посмотрела ему в глаза.
-Нет.
Она поймала его губы, она прижалась к ним со всей силой своей нежности, страсти своей, живой еще, настоящей. И застонал он, тая, плача уже от облегчения. Объятия его сжались, дыхание сорвалось, но не от боли. От наслаждения.
-Мэри!.. О, Мэри, прошу тебя, не напоминай мне… Не напоминай о том, чего уже никогда не будет! Не делай мне еще больнее, чем есть сейчас!
-Нет. – Она точно, стреляла этим словом, выпаливая его с такой силой, такой убежденностью, что Ричард смолк, глядя ей в глаза, ища в них разгадку. – Нет, Ричард! Я не отпущу тебя. Ни за что! Слышишь? Никогда. Ты не уйдешь, ты не оставишь меня, потому, что обещал. А обещания надо выполнять!.. Я убью твои слезы, потому, что ты сам сказал – я умею их убивать…
-Погоди… Мэри, погоди! Скажи мне, не лги сейчас – ты… мертва? Ты пришла за мной, что бы забрать из жизни, в которой тебя больше нет? Так? А я все неправильно понял? Я ведь слышал, я слышал, как Рэй-Тайгер сказал, что ты погибла. И теперь… Господи, теперь погибаю я. Я понял. А ты боишься сказать мне это в открытую. Так не лги же, Мэри! Скажи мне, что тебя больше нет там, где мир так равнодушен и жесток, там, где тебя больше нет, где и мне не за чем оставаться…
Она закричала в страшном страхе – ОН НЕ ПОНЯЛ!! И он уйдет сейчас туда, откуда уже не вернуть, уверенный, что уходит за ней!!.. Но голоса не было, а лицо Ричарда начало пропадать, растворяться, точно, в тумане, она потеряла его руки, она потерялась в холоде и темноте и… проснулась.
-НЕТ!! – закричала она, не сумев остановиться, хоть и видела уже светлые, равнодушные стены ее спальни, с обоями в дурацких сиреневых цветочках. – Нет… Боже, что с ним?! Где он? Почему он готов умереть? Неужели болезнь его так тяжела или случилось с ним что-то еще?
В бессилии, самом страшном, на что можно натолкнуться в жизни, Мэри плакала, заливаясь слезами. Она лежит здесь, в этой постели, в чужом доме и ничего, НИЧЕГО НЕ МОЖЕТ СДЕЛАТЬ! А Ричард, возможно, умирает где-то далеко, без нее, без ее рук, способных его вытащить. И он думает, что она мертва!.. Господи, тот пожар! Но почему решили, что и она погибла? Откуда он знает обо всем этом?? Какой-то ужасный бред!.. Я жива, Ричи! Я ведь жива!! И я не смогу без тебя!.. Господи, да я даже узнать не могу, что с тобой…
И все, что ей оставалось – это выпуски «Новостей», в которых не могли не сообщить, если бы Британское Королевство потеряло второго из Великой Четверки, Ричарда Тайлера. Мэри каждый вечер садилась перед телевизором, пользуясь тем, что Рон Кеннеди не пропускал «Новостей».
Она поправилась, она работала в лавке Кеннеди, и покупатели оказывались в восторге от этой миловидной, не смотря на еще свежий шрам, бороздой прошедший по ее виску и немного щеке. Всегда улыбающаяся, вежливая, приветливая, она с удовольствием рассказывала о товаре все, что их интересовало, подсказывала что-то, не забывала ни единой мелочи. Только вот улыбка ее была печальной, что впрочем, не лишало ее лица его необыкновенно мягкого обаяния…
Еще почитать:
Отзыв в душе
Сильней времени (DEMO)
По пути
За письку охотника — Кровь Теннанта
«
»
