А Мэри слегла с простудой. Температуру удавалось сбить, но она поднималась снова и снова. А ей так хотелось увидеть небо, клочок которого она могла разглядеть, совсем неудобно повернув голову к окну. Мэри пыталась подняться, но немедленно начинала терять сознание, бессильно оседала на постель и плакала, все время плакала. Не так ей виделась ее жизнь в Лондоне, совсем не так! Там, в Москве, ей казалось, она будет сильной, уверенной в себе, что даже если что-то пойдет не так, она справится, найдет выход и это небо, так часто затянутое тучами, поможет ей. Но даже полюбоваться им не удавалось…
…Кетрин на удивление часто и подолгу сидела со своей гостьей. Мэри все время ждала ее расспросов, каких-то попыток влезть ей в душу, но Кетрин лишь ободряюще улыбалась, очень беспокоилась о ее выздоровлении, требуя с доктора самого тщательного лечения, и развлекала Мэри рассказами о жизни в Лондоне, о забавных казусах первых дней ее пребывания здесь, о чопорности и одновременной какой-то совершенно детской наивности англичан и о многом, многом другом. Мэри почти забыла о своих первых впечатлениях от характера Юлькиной сестры. Начитанная, остроумная, Кетрин оказалась отменной рассказчицей и очень интересной собеседницей. Мэри слушала ее, что называется, взахлеб. А ее совершенно искренняя забота о ее здоровье и вовсе расположила Мэри к ней. Ей начинало казаться, что все не так уж плохо, что скоро, совсем скоро она поправится и все встанет на свои места. Она сможет продолжить поиски Ричарда.
Однажды Кетрин поинтересовалась личностью отца будущего ребенка Мэри. Та заметно смутилась, вспыхнув, немедленно подумав о Ричарде и все еще чувствуя, что не хочет рассказывать Кетрин о нем.
-Тебе неприятно вспоминать о нем? Он сделал тебе больно? Да? Ты от него бежала из России?
-Д-да… — выдавила из себя Мэри, смертельно жалея, что опять придется врать, скрывать, кривить душой о том, что так дорого ей, что не должно прятаться за жалким, гадким враньем. Она ведь так гордиться, что отец малыша Ричард Тайлер! Но что-то заставляло ее молчать об этом перед Кетрин, молчать и лгать, шепча про себя, как молитву, просьбу о прощении у Ричарда. – Это неприятная история. Совсем неприятная, Кетрин. Прости!
-Да ну, что ты, я же понимаю! Всякое случается… Слишком часто в этой жизни мы выдаем желаемое за действительное, а потом жестоко страдаем, сталкиваясь с реальностью, которой не хотели видеть… Скажи, но он, этот человек, отец ребенка, он хоть здоров? Тебе не придется беспокоиться о его наследственности?.. Хоть это не должно отравлять тебе жизнь!
-Да, Кетрин, он здоров… С этим все хорошо. Тем более, у него есть дети, уже взрослые дети и ими можно только гордиться.
-Вот как? Стало быть, он намного старше тебя? Я так понимаю, он женат и поэтому ваша любовь развалилась?.. Господи, прости меня, дорогая! Я вечно лезу не в свои дела!.. Но ты пойми, у меня ведь здесь совсем нет подруг, поговорить, просто поболтать о жизни совершенно не с кем. Я поэтому так и обрадовалась твоему приезду – подумала, хоть будет с кем поговорить чисто по-женски… Вижу по твоим глазам немой вопрос о Роне. Ты, я поняла, все еще удивительная идеалистка, Мэри, считающая, что муж – это самый близкий человек, который и должен стать другом, с которым можно все обсудить, всем поделиться. По идее это так. Так должно быть в идеале… Видишь ли… Мне нравился Рон и в самом начале, нравится и сейчас. Он очень талантливый человек, очень интересный человек. Им можно гордиться, Мэри! Его можно уважать и ценить. Есть, за что. Но по-настоящему сблизиться нам так и не удалось. Я доверяю ему, равно как и он мне. Мы уверены в порядочности друг друга, но… мы слишком разные, что ли. Ты же читала «Унесенные ветром»? Конечно, кто же сомневался бы!.. Скарлетт никогда не подходила Эшли Уилксу, они были слишком разные, что бы быть вместе и стать счастливыми. И когда она это поняла… Черт возьми, оказалось слишком поздно! – Кетрин рассмеялась каким-то не очень веселым смехом. Явной горечью веяло от него.
-Ты хочешь сказать, что разочарована своим браком, что вы с Роном тоже оказались слишком разными?
-Мы оказались разными, но… я вполне довольна своей жизнью. Я – не настолько романтичный человек, Мэри, что бы стенать от недостатка каких-то особенных чувств и эмоций, о которых, как я успела понять, грезишь ты… Не смущайся только! У тебя на лбу написано, как ты ждешь самой прекрасной на свете любви. Но это совсем неплохо, Мэри! Только для меня это большого значения не имеет. Гораздо важнее для меня самостоятельность, возможность жить так, как мне хочется, располагать собой по своему усмотрению. И Рон для этого вполне подходит… Ты очень любила отца ребенка?
Снова как удар в «солнечное сплетение»!
-Я… Да, очень! – Мэри взяла себя в руки. Хоть так она может, нисколько не рискуя, сказать правду.
-Так это же хорошо, дорогая! И ты совершенно напрасно опять смущаешься, а возможно, до сих пор еще переживаешь. Я слышала, что от очень сильной любви рождаются прекрасные, очень красивые дети. А то, что отец ребенка еще и немолодой человек – тоже большой плюс. Считается, что поздние дети, как правило, талантливы. Так что, тебе остается лишь радоваться, Мэри!.. Но, может быть… Может так случиться, что этот ребенок станет лишь горьким напоминанием о его отце? А, Мэри?.. Прости, я опять сую свой длинный нос! Просто всякое бывает, сама знаешь. Ты — натура очень тонкая, впечатлительная. Было бы жаль жить вот так, глядеть, как растет твой сын, слишком сильно напоминающий его отца, о котором так хочется забыть. Тебе не приходила в голову мысль об аборте?
-Нет, Кетрин. Конечно же, нет! Это ребенок и он не может нести ответственность за поступки взрослых. Он должен родиться и получить в этой жизни все, что уготовила ему судьба. Кто знает, кем он сможет стать!
-Но для его будущего, достойного будущего нужны деньги, положение в обществе, не так ли, дорогая? Ты сможешь ему все это дать?
Мэри молчала, мгновенно подумав о том, что найди она Ричарда, этот ребенок получил бы все самое лучшее, любые возможности для своего развития. Только вот… Слезы сами наворачивались на глаза, и Мэри поспешила справиться с ними.
-Ладно, Мэри, не надо волноваться, не надо переживать. Я понимаю, что в твоем положении стараешься гнать от себя все дурные мысли, надеясь, что все обойдется. В сущности, это вообще свойственно человеческой натуре – изображать страуса…
-Я не собираюсь зарываться головой в песок, — проговорила Мэри тихо. – Я все время думаю о том, как найти выход из создавшегося положения.
-Ты хочешь уехать в Россию?
-Нет, не хочу. Совсем. Только не туда!
-Но для того, что бы остаться здесь, тебе нужен кто-то, кто оставит тебя, как родственницу, жену и так далее. И то, это целая проблема. Здесь нужно учиться и работать, если хочешь жить самостоятельно, и только через пять лет сможешь подать прошение на постоянное место жительства.
Мэри похолодела. Но как же ребенок, если Ричард не найдется?!.. И тут Кетрин, точно, прочла ее мысли:
-Ну… возможно, мы смогли бы тебе помочь. Но об этом потом. Выздоровей сначала! – она улыбнулась, но так, что Мэри стало не по себе. Хотя, возможно, ее нервы, ее болезненное состояние сыграли с ней такую шутку.
…Господи, вот оно, наконец, это небо!.. Мэри медленно, очень медленно подошла к окну, едва ступая босыми ступнями по теплому коврику ее комнаты. Оперлась руками о подоконник. О, эти типично английские окна! Деревянная решетка с квадратиками стекол, рама, которую надо поднимать и опускать, а за ней… Ее небо! В тучах, лилово-серых, но почему-то не мрачных, а точно, таящих в себе нечто зовущее, обещающее что-то таинственное и прекрасное. Небо, к которому поднимешь глаза и чувствуешь, что летишь к нему, что бы сердце замерло, зашлось, что все позади, внизу, все, что убивало, тяготило, отравляло… И оно, это небо – одно на двоих. Если Ричард жив, если помнит о ней, он тоже смотрит в это небо и думает о ней. Они смотрят в одно небо, в одни и те же облака, а это – все равно, что дотянуться рукой до руки, все равно, что поглядеть в одно зеркало и увидеть глаза друг друга… Мэри утерла скатившуюся слезу и… улыбнулась. Пора убить эти слезы! Ведь если Ричард жив, а он жив, она это чувствует и знает, если он по-прежнему любит ее и ждет, он ее услышит, он увидит ее улыбку и поймет, что все хорошо, что она найдет его, где бы он ни был… Родненький мой! Бедное, великое мое счастье… И она все глядела и глядела в облака, кому угодно показавшимися бы мрачными. Любой другой вздохнул бы и отвернулся от этого, готового разразиться дождем неба. Но она снова плакала, но уже не от горя. Тоска, глухая, все эти дни не оставлявшая ее тоска, таяла и уходила вместе с этими слезами, истекала из ее души.
***
-…Я твое счастье?! Моя родная, ты еще не видела меня! Я превратился в обломок, в жалкую, никчемную тень от того, кого ты любила… Мне нет места в той жизни, о которой ты мечтала… Но я так люблю тебя!! Так люблю!.. Наказан ли я за что-то или это страшное, чудовищное испытание, что бы смог я оправдать то, о чем так молюсь?.. Я не знаю, я не в силах этого понять. Я только жду, все время жду тебя, Мэри. Но тебя все нет…
А она глядела и глядела на него своими зелеными глазами, полными слез и улыбки такой нежности, что таял он, плача во сне…
-Я не могу больше, Брэндан! Ее нет и не будет никогда, и когда отец узнает об этом, ему конец… И как только такое могло случиться?!
Голос Рэя-Тайгера. Горестный, несчастный. Что он говорит?! Кого нет и не будет?!
-Ты стал много пить, сынок… — голос Брэндана.
-А как мне еще это все терпеть?! – голос Рэя-Тайгера взвился под самый потолок палаты. – Как, скажи мне?! Ты мог бы? Мог бы вот так взять и сказать ему, что Мэри погибла, просто сгорела в том проклятом доме??!!..
ЧТО?? Что он сказал?? Сердце Ричарда, еще не проснувшегося до конца, дернулось с такой силой, что он вздрогнул всем своим недвижимым телом и боль, страшная, как удар тока, как молния, вонзилась в него. Он распахнул глаза от этой боли, невидящие, страшные. Крик его задохнулся и только хрип последним вздохом вырвался из перехваченного болью горла:
-МЭРИ!!
Все. Замер взгляд, точно залитый стеклом, закрылись глаза и рука, дернувшаяся к шее, застыла, упав на не дышащую грудь. Все…
-Папа!!! – закричал дико Рэй-Тайгер, вскочив и едва не упав на отца.
-Черт… Ричи!! – Брэндан дернулся и рухнул на стул, уставившись на Ричарда и ощутив, как его собственное сердце едва не оборвалось. – Ричи… Дорогой мой!
Рэй-Тайгер метался по палате, нажимая все кнопки подряд. В коридоре уже слышался топот ног, дверь распахнулась, и несколько человек в зеленой форме окружило Ричарда. Кто-то подхватил Рэя-Тайгера, ибо падал он, крича и плача в истерике… Брэндан закрыл глаза. Слез не было. Как не было и тогда, в черную ноябрьскую ночь, когда он все смотрел и смотрел на тело Эдди, изможденное, страшно истощенное болезнью, точно всю кровь из него выкачали, и только одна мысль пульсировала во взорвавшемся болезненным непониманием мозгу – ЕГО БОЛЬШЕ НЕТ… Больше нет голоса, нет глаз, нет движений, всплесков его живых рук, нет улыбки. Словно, комната вдруг опустела и Эдди ушел. Ушел, не попрощавшись, оставив. Или забрали его, не смеющего сопротивляться. Совсем одного… А они не помогли, не удержали, позволили… И тело это… Страшное, словно, обтянутый кожей скелет, тень Эдди, которая почему-то осталась. Это уже не он, совсем не он, хотя вот она на одеяле его рука с поблескивавшим кольцом. Худенькая, словно рука мальчика. Того милого, смешного юноши, который однажды с невероятным апломбом и совершенно обезоруживающей улыбкой заявил «Нет, я не стану «звездой»… Я стану ЛЕГЕНДОЙ!»… И стал. Стал, черт возьми! Их, Ричарда, Джорджа, его, Брэндана, тоже любили. Очень любили! Их тоже окружали толпы поклонниц, без конца снимали и снимали репортеры. Но так, как любили Эдди… Нет, зависти в Брэндане никогда не было. Он тоже всегда любил этого удивительного парня, упрямого, обаятельного, выпендривающегося и очень доброго. Парня, который всегда знал, что делать, что бы песни их становились незабываемыми, как бы чудно и странно не выглядели поначалу… И вот теперь его рука… его рука с такими чувствительными пальцами, неудержимо летавшими по клавишам, так выразительно державшая микрофон, мертва и настолько неподвижна, что только глядя на нее, сжимается перепуганное сердце. Как же жить-то теперь?? Как без него?!.. И вот сейчас Ричард. Этот живчик – Ричард, этот невыразимый красавчик даже в свои шестьдесят, это сияющее солнце, глядя на которое глазам сотен тысяч женщин становилось больно… Сердце это, тонкое и ранимое, упрятанное так глубоко за обезоруживающей улыбкой, за несусветными выходками, за бронебойно талантливыми песнями. Недаром Эдди так сблизился с ним когда-то! Недаром всегда к нему лез со своими штучками, ожидая бурю веселья… Неужели это сердце остановилось, отпустив Ричарда к той, что пришла слишком поздно и ушла, оставив его беззащитным, совершенно лишив силы, давая взамен лишь призрачную?! РИЧИ!!
Брэндан, точно, очнулся, вскочил со своего стула, да так и застыл глядя на зеленые спины врачей, окруживших койку Ричарда. Глядя машинально, потому что, уши резал смертельной тоской и безысходностью тихий, равнодушный писк датчика сердца. Протяжный, безнадежный писк…
***
Мэри вздрогнула, горло ее перехватило, сердце бешено заколотилось и, сорвавшись, замерло, причинив острую, ни с чем несравнимую боль. Задыхаясь, Мэри зажмурила глаза, уронила голову, опершись вытянутыми руками о подоконник, не понимая, откуда такая боль… Что? Что это?!.. Господи, Ричард!!.. Лицо его мелькнуло мертвенное, застывшее в гримасе чудовищного, непереносимого страдания, глаза… Это не могут быть его глаза! Не могут!! Стеклянные, напрочь потерявшие их чистую, яркую лазурь… Нет… Нет, вот он! Он плачет… Господи, Боже, как он плачет!! Но так странно выглядит его лицо… Словно, в тумане, словно и не видит он ее, не слышит. Ричард! Я здесь, Ричард, дорогой мой!!.. Нет, не слышит…Что же это? Что случилось с ним??
Сердце отпустило, но только слегка, что бы она смогла дышать. И Мэри дошла, доплелась до постели, упала в нее и замерла. Слез не было, только пустота, только холод, хотя в комнате было тепло… В глазах потемнело.
-Мэри?.. Мэри, что с вами??
И она очнулась от знакомого голоса, от звука тяжелых шагов, от руки, схватившей ее за запястье в страшном волнении.
-Берни… — пролепетала она. – Это вы… Хорошо…
-Вы страшно бледны, Мэри! – воскликнул Берни. – Вам немедленно надо вызвать врача! Я сейчас сбегаю…
-Нет… Не надо, Берни, подождите!.. Я… я сама.
-Что это вы сама?! Вы не можете так относиться к себе! Тем более, ваш ребенок…
-Да… Да, хорошо, вы правы…
И Берни протопал на лестницу, она слышала его взволнованный голос, переходящий в крик на грани паники. А через полчаса в комнату быстро вошел доктор.
-Ну, что же вы, мисс Мэри?! Что с нами такое случилось? Давайте-ка я вам давление смерю.
Выяснилось, что давление у нее резко упало, что теперь, когда болезнь ее почти отступила, ей опять придется лежать, не вставая, опять придется есть полусидя, что она терпеть не могла. Доктор долго смотрел на нее, в ее лицо, точно, мог прочитать на нем причину произошедшего. Но вслух сказал:
-Что-то случилось, мисс, что-то или кто-то вас сильно взволновал или огорчил? Обычно такие перепады давления, если учесть то, что вы в общем, здоровый, сильный человек, случаются от серьезных, а главное – внезапных переживаний… Вы поймите, — этот уже немолодой, типично английский врач с рыжеватыми усами и очками в тонкой золотой оправе, сдвинутыми на кончик носа, глядел на нее пристально, но с той теплотой, которая вызывала доверие, — я не пытаюсь лезть в вашу жизнь, теребить ваши чувства! Но сейчас речь идет о вашем ребенке, для которого все ваши чувства, волнения, все ваши горести и боль – его боль, его страдания. Он еще невероятно крохотный, этот человечек, такой маленький, что вы бы расплакались, увидев, как он выглядит. Но все, абсолютно все, что происходит с вами, отражается на нем. Поэтому, а еще потому, что организм ваш сейчас перестраивается, потому, что он очень чувствителен к любым встряскам, вам категорически запрещается сильно волноваться… Я понимаю, мисс, что жизнь – штука сложная, что ей плевать на вас, и она подкидывает одно испытание за другим. Никуда от этого не деться! Тем не менее… Мне бы очень хотелось, что бы вы попросту старались избегать всего того, что может вас расстроить. Или… или, может быть, переживания эти – незваные гости из прошлого?
-Мне бы очень хотелось рассказать вам обо всем, если бы я точно знала, что вы сможете меня успокоить, прогнать мои страхи, — ответила Мэри. – Но этого не сможет никто. Во всяком случае, никто из моих здешних знакомых. Мои переживания – это и прошлое, и настоящее и… будущее тоже. Все связано и ничего не изменить, пока я сама не встану и не получу возможность действовать. Хотя, и тогда, наверное, чудо должно случиться…
-Вы не хотите пооткровенничать? Может, так вам легче станет? Это ведь совсем не то, что все держать в себе, втихушку плакать!.. Понятно, что я для вас человек абсолютно чужой и ваша жизнь, а тем более, ваши личные переживания меня нисколько не касаются. Но… может быть, для вас станет неким спасением, если вы мне расскажете, что вас так мучает. Говорят же, что чужому человеку гораздо легче все выложить, нежели близкому и даже родному. Как вы думаете?
Да уж лучше она все Берни расскажет, который и так практически все знает, чем этому доктору, который и смахивает чем-то на доктора Ватсона, но настойчивость, с которой он пытается выведать ее тайны, уже настораживает!.. Впрочем… Чем упрямо молчать, можно наговорить всякой ерунды, а потом посмотреть, во что это выльется… Но… Что, если он каким-то совершенно неведомым образом знает что-то о Ричарде? Он ведь врач, а они здесь все друг друга знают. И он может оказаться знаком с кем-то из тех медиков, что лечат сейчас Ричарда… Все может быть. И если она расскажет ему о Тайлере, о ее отношениях с ним, о ребенке, возможно, этот «Ватсон» сможет ей помочь? А если промолчит – может оказаться, она упустит свой шанс найти Ричарда. Господи, ну что же ей делать?!..
-Доктор Чейз? Вы еще не закончили? – в комнату, постучавшись, заглянула Кетрин.
Она лучезарно улыбалась.
-Вы ведь выпьете с нами чаю?
-Да… Да, конечно, миссис Кеннеди. Разумеется… Что ж, мисс Мэри, всем, чем смог, я помог вам. Теперь вам следует лежать, отдыхать, побольше кушать молочного, фруктов, овощей… Впрочем, об этом я лучше поговорю, с миссис Кеннеди. Всего вам наилучшего!
-До свидания, доктор! – отозвалась Мэри. – Спасибо вам!
-А тебе принести чаю, Мэри? – Кетрин пропустила доктора Чейза из комнаты. – У нас свеженькие булочки!
-Да, хорошо. Я с удовольствием.
-Ну, и прекрасно!
Кетрин и доктор удалились, и Мэри еще слышала их голоса на лестнице. Что ж, Кетрин вмешалась, и Мэри не пришлось решаться на разговор с доктором. Впрочем, она подозревала, что этот доктор еще постарается разговорить ее. То ли, действительно, из самых лучших побуждений, то ли…
-Мэри? Мисс Мэри? Можно к вам?
-О, Берни, входите! Спасибо вам огромное за заботу!
-Да ну, что вы! Мне гораздо спокойнее на душе, когда вы улыбаетесь!.. Надеюсь, и чувствуете вы теперь себя получше?
-Да, да… Хорошо… Берни, а этот доктор Чейз, он, вероятно, пользуется большим доверием Кетрин, да? Она только к нему обращается?
-Да, именно так. – Берни присел на стул. – Он уже давно является семейным доктором Рона и Кетрин. Едва ли не член семьи! Сейчас Кетрин допрашивает его в столовой насчет вас.
-Вот как?
-Ну, да. Чем вас кормить, какие лекарства и так далее… А еще…
-Что, Берни?
-Еще мне показалось, что доктор Чейз сказал что-то вроде: «… она мне так ничего и не сказала». О чем это он, как вы думаете?
Мэри вздохнула.
-Я думаю, это о том, что я ничего ему о себе и своих проблемах не сказала, хоть он и очень настаивал. Все выспрашивал, что я такое скрываю, что так портит мне жизнь и что следовало бы выложить, что бы на душе стало легче.
-Это о мистере Тайлере? Простите, мисс Мэри!
-Вам не за что извиняться, Берни! Я считаю вас своим другом, единственным здесь, я доверяю вам… Да, лишь только мысль о Ричарде, о том, что я не знаю, где и как его искать, просто убивает меня. Я пыталась звонить ему на тот номер сотового, с которого он звонил мне. Бесполезно, недоступен. Звонила на домашний телефон…
Мэри вздохнула, не зная, стоит ли рассказывать об этом звонке, как и о болезни Ричарда. А Лорна… Да Бог с ней!
-И что же?
-Трубку взяла его жена.
-Черт! – вырвалось у Берни.
-Да нет, не совсем! – улыбнулась Мэри его такой искренней реакции.
-Она сообщила мне о том, что развод с Ричардом официально состоялся, что он свободен теперь, а вот где находится, не сказала. Заявила, что и она этого не знает… Похоже, их отношения в последнее время и в самом деле были слишком натянутыми, что бы Ричард раскрыл ей тайну своего местопребывания.
-Но что такое могло случиться с ним? Почему он скрывается? Даже от вас, Мэри?
-Вот это-то и есть самое ужасное, Берни! – воскликнула Мэри и на глаза ее выступили слезы. – Это просто убивает меня!.. Я не считала себя вправе выдавать его тайну, раз уж он скрыл правду от всего Королевства, простите меня, Берни! Но… Господи, не могу больше! НЕ МОГУ МОЛЧАТЬ!! Точно, правда сможет мне как-то помочь… Он болен, Берни. Ричард пережил обширный инсульт, после которого не смог подняться. Теперь вы понимаете, почему никто во всей стране, кроме Брэндана, Рэймонда и лечащих врачей не знает о его местопребывании. И я не верю, не хочу верить, что он попросту разлюбил меня. Но что такое могло заставить его замолчать?!
-Вот ужас-то какой! – прошептал Бэрни и схватил ее за руку, словно, выдав тайну, Мэри могла лишиться чувств, потеряв оставшиеся силы. -Если бы я мог чем-то помочь вам! Я, конечно, всего лишь простой водила, у меня нет никаких таких знакомых, через которых можно было бы что-то узнать. И даже то, что я знаю, где находится дом мистера Тайлера, вряд ли что-то прояснит… Впрочем, съездить туда я могу. Просто посмотреть, понаблюдать в сторонке какое-то время – вдруг кто-то появится.
-Но даже если кто-то – сын Ричарда или его бывшая жена – появятся там, вы же не полезете к ним с расспросами! Никто вам ничего не скажет…
-Ну… я не знаю… Конечно, в общем-то вы правы. Но иной раз можно просто даже увидеть что-то, что наведет на размышления. А можно попросту проследить за тем же Тайлером-младшим, если он появится там. Наверняка он ездит к отцу в больницу, и, в конце концов, мог бы привести нас туда. Надо перепробовать все, что в наших силах, мисс Мэри!
-В ВАШИХ, Берни! В ваших. Я могу сейчас только лежать, как бы мне ни хотелось просто даже подойти к окну и посмотреть на улицу. Но мне нужен этот ребенок, мне необходимо его сохранить! Это все… все, что осталось мне от Ричарда…
-Только не плачьте, мисс Мэри! – Берни схватил ее за руку. – Ведь это же не конец! Еще никто вам не сказал, что мистер Тайлер не желает вас видеть. Он не умер, не дай Господь!
-Не умер… — повторила Мэри немедленно вспомнив свое видение с таким странным, страшным лицом Ричарда, с остекленевшими его глазами. А потом, как будто, живой он, но не слышит ее, как ни кричи…
-Ну, так значит, будем искать! – воскликнул Берни. – А как только вам можно будет нормально ходить, я свожу вас к его дому. Я помню, что вы очень хотели его увидеть.
-А последить вы сможете раньше?
-Конечно! Хоть и езжу я туда-сюда почти круглосуточно, но, наверное, смогу выкроить время, что бы сгонять туда. Послежу, будьте спокойны!
-За кем это ты следить собрался, дружок? – Кетрин вошла в комнату с подносом. – Я пронесла тебе чай, Мэри… Так что ты там задумал, что за шпионские игры? Все ты никак из детства не вырастешь, Берни!
Она улыбалась, но Мэри снова видела в этой улыбке какую-то натянутость, фальшь. А Берни смутился, покраснел – какой уж из него шпион!
-Я…
-Это я попросила, Кетрин.
-О чем? – Кетрин обернулась к ней и Мэри увидела в ее глазах очень пристальное внимание.
-Берни… Берни сказал, что Лондонский Глаз закрыли на профилактику. А мне очень хотелось на нем побывать. Я и попросила его проследить, когда Глаз снова начнет крутиться.
-Тебе лежать надо, а не о Глазе мечтать! – заметила Кетрин и постаралась улыбнуться. – Успеешь еще покататься!.. Ладно, пей чай, а ты Берни, не мешал бы ей отдыхать. Иди в столовую, попей чаю с Роном… Завтра доктор снова придет, Мэри… Ты… Мне кажется, ты ведешь себя не очень правильно с ним.
-Почему?
-Видишь ли, мы с доктором знакомы уже очень давно. И только поэтому он передал мне почти весь ваш разговор. Доктор Чейз, он очень хочет, очень старается помочь тебе, а ты сопротивляешься. Неужели ты думаешь, что он расспрашивал тебя о твоих печалях из праздного любопытства?! Любой психолог тебе скажет, что человеку гораздо легче открыться собеседнику, которого он почти не знает. А любой акушер-гинеколог – что будущим мамочкам ни в коем случае нельзя сильно переживать, плакать, испытывать душевные потрясения. Чувствуешь связь? Доктор Чейз беспокоится о тебе, он не хочет, что бы что-то в твоей душе не давало тебе покоя, давило на тебя, мешая спокойно выносить ребенка. Только и всего!.. Я прошу тебя, я просто настаиваю – прислушайся к доктору! Хорошо?.. Я же понимаю, что откровенничать со мной тебе, возможно, не очень удобно.
Кетрин зацепилась за последнюю соломинку, и Мэри чуть было не возразила: « Ну да, а он потом обо всех моих откровениях тебе и расскажет!!» Но сдержалась. Почему ей все время кажется, что Кетрин что-то пытается выведать у нее? Зачем ей это? Даже расскажи она Кетрин о Ричарде, и что с того? Ну, удивилась бы она, но и только!..
-Хорошо, Кетрин, — Мэри постаралась улыбнуться как можно простодушнее. – Я буду слушаться доктора.
-Вот так-то оно и лучше!.. Ты-то что все сидишь? Я же сказала, что можешь выпить чаю в столовой!
-Не сердись на Берни, Кетрин! – Мэри улыбалась изо всех сил. – Мы с ним так интересно беседовали здесь! Он же ездит везде, столько всего видит.
-Видит, видит… Тебе, кстати, еще один заказ сегодня, Берни, так что, не расслабляйся!
-Я помню, Кетрин. Сейчас иду.
Кетрин вышла из комнаты, и Берни поднялся со стула, на котором сидел, поскрипывая им в явном волнении или нетерпении все время, пока Кетрин находилась в комнате.
-Я пойду, мисс Мэри – с Кетрин лучше не спорить. Но… мой вам совет – держите ухо востро и с ней, и с этим доктором Чейзом. Сдается мне, она что-то хочет вызнать у вас через него.
-Я сама это чувствую… Но что, Берни?? Что ей так хочется выведать?
-Этого я не знаю. Просто будьте осторожны, вот и все. Хотя, трудно уберечься от беды, если не знаешь, с какой стороны ее ждать. И еще, мне кажется, не стоит говорить Кетрин о том, что ребенок ваш от Ричарда Тайлера.
-Но почему, Берни?! Что в этом такого?
-Сам не знаю. Просто не стоит и все… Ладно, пошел я. А то и в самом деле, еще работать надо. Берегите себя, мисс Мэри! Не плачьте и старайтесь надеяться. А всем, чем смогу, я вам помогу. Хорошо?
-Хорошо, Берни. Хорошо…
Еще почитать:
Школа шиноби. Книга первая. — Глава 41. Волнение.
Цвет Меда
Без головы, по имени.
На остановочке «Весна»
«
»
