– Боже мой, Боже мой! Ваня… Ва-а-аня! Бедный мальчик!.. – учительница вдруг развернулась к Саше, – Сашка, зачем, зачем, Боже мой, зачем ты себя загуби-и-ил?

Тот брезгливо отшагнул назад.

– Почему ты отвернулся, Сашенька? Ибо понимаешь, что не такой ты, не-е-ет, не такой! Ты запутался. Прости меня, это я, я, дура, упустила, прости! Покайся, пока не поздно. Всегда есть прощение тому, кто запутался и искренне сожалеет…

– Я не сожалею! – Гамбаров сжал губы. Глаза его залились гневом пуще прежнего; при этом они не смотрели на Инессу Михайловну.

– Но я знаю: ты не такой. В душе не такой…

– Да, да, да, да – Саша с язвительной улыбкой замахал головой. Всем видом он сопротивлялся словам классной руководительницы.

– Я, когда тебя впервые увидела, ты мне так запомнился… Любознательный мальчик… Глазки светились… И этот ангельский поцелуй на переносице.

– «Ангельский поцелуй»? – Саша Гамбаров наконец перевел взгляд на Инессу Михайловну. – Я бы ножом вырезал этот кусочек бурой кожи. Одни страдания от него! Нахер тогда этого ангела, который поцеловал меня. – он наставил самопальный пистолет-пулемет на свою учительницу.

– Я во всем виновата. Я упустила. Я! – стоя на коленях сквозь слезы произнесла Инесса Михайловна. – Настоящий ты – хороший мальчик.

Гамбаров затрясся от переполняющих его эмоций. Он должен был уже застрелить Инессу Михайловну, но все медлил. Ему надобно было что-то выразить. Он, собрав силы, проговорил: