– Данил, зачем ты такое говоришь? Господи, ты… Данил… – глаза ее заблестели, – Это не взаимно, Данил.

– То есть не взаимно?! Неля! – я не ожидал подобного ответа, брови мои нахмурились, а глаза выразили отчаяние. – Ты же сказала, что я тебе небезразличен. – мое сердце кольнуло. Неведомая боль пробралась по жилам. Боль эта тяготила и была сильнее любого физического ранения.

– Небезразличен. Но в другом плане. Ты хороший человек, ты мой партнер в танцах, ты мне очень помог, и я тебе благодарна, но я не могу, понимаешь?

– Не можешь? – мои губы задрожали.

– Не могу.

Я медленно дышал, осознавая истину. Огонек, который я, казалось бы, крепко-крепко держал в руке – тускнел и разваливался пеплом.

– Хорошо. Я понял. – отойдя, больным голосом сказал я. – Поправляйся. – и вышел из комнаты.

Неля пошла за мной.

– Данил! Данил, прости меня, прости… – голос ее дрожал.

Я быстро влетел в свои кеды и вышел из квартиры, сдерживая слезы. Она смотрела мне вслед, я чувствовал это, но не обернулся. Весь мой мир был словно разрушен. Я не знал доселе, что такое отказ от девушки, которую любишь. В тот день узнал. Как в кино на улице все еще лил дождь. Было темно. Холодно. Все потеряло всякий смысл. Словно ножницами взяли и отстегнули участок жизни, покрошив воспоминания и оставив рану.

Глава 10

Один.

Последующие дни прошли для меня в каком-то болезненном бреду. Всякое перестало волновать. Чувство голода отсутствовало. Дни тянулись. Спать не хотелось. Жить не хотелось; умирать, впрочем, тоже. И вот как-то в этом состоянии в коридоре угрюмого меня выловил Александр Романович. Он приходился нашим учителем химии, а по совместительству физруком и тренером в баскетбольной секции (у нас была некоторая нехватка учителей). На вид он был рослым и крепким седым мужчиной лет пятидесяти пяти, чем-то походившим на Альберта Эйнштейна и одновременно на Ивана Тургенева.