Гриша… Гриша…
Кто-то звал Григория, однако это было так тихо, что сразу понятно — это лишь воображение. И всё же Гриша решил оглянуться и посмотреть.
Никого, лишь изжившая себя лестничная клетка. Разглядывая подъезд, может показаться, что Гриша над чем-то задумался, но нет, его голова была пуста, а глаза лишь рассматривали подъезд, который с каждым брошенным взглядом на дверь, с двери на окно, с окна на лестницу, с лестницы на стену, со стены на дверь и так по кругу, будто бы всегда менялся. Придя в себя, Гриша закончил игру в гляделки, и, вспомнив зачем он здесь, перешагнул порог квартиры своего покойного отца.
Гриша осмотрелся по сторонам и увидел старые крючки для одежды, их вид был печален, могло сложится впечатление, что они шапку-то еле удержат, не говоря уже о куртке. Григорий решил не рисковать любимой курткой и аккуратно сложив, он положил ее на обувную тумбу времен СССР. Ножки у нее были все кривые, однако куртка — не ведро цемента, поэтому тумбочка должна выдержать.
В нос Гриши то и дело бил запах затхлой жилплощади вперемешку с какой-то гнилью, кто знает, может в одной из комнат кладбище крыс, которые задохнулись от пыли в этом музее прошлого века.
На стенах были старые волнистые обои, которые ближе к потолку отклеились от стены. Он стоял на старом, грязном деревянном полу, и, если снять обувь, то скорее всего носки “сожрет” грязь. Гриша прошел чуть дальше, каждый его шаг сопровождался скрипом старого пола под ногами.
Теперь он стоял в своей комнате. В воспоминаниях Гриши, здесь раньше были светлые, чуть ли не белые, обои, а сейчас все было убито временем, которое превратило их в пыльную стену.
Григорий пробежался взглядом по комнате. В ней осталась почти вся мебель: старый шкаф с дверцами, полуживая основа кровати и стол со стулом, которые бедненько стояли в углу. Он вспомнил, как играл тут целыми днями с игрушками или рисовал. Прекрасное детство… если не брать в расчет его темные моменты.
Гришу отец часто поколачивал. Это воспоминание неожиданно влетело в его голову, мгновенно как японский камикадзе в корабль. Мысли перебивали друг друга, пока висящий на стуле ремень не привлек его внимание. Было ощущение, что пояс из кожи смотрел ему в душу. “Там всё это время был ремень?” — подумал Гриша.
Гриша пошатнулся назад, отец наказывал его этим ремнем, он был уверен в этом, а также в том то, что ремень висел на стуле. Ему стало не по себе. Всё было в каких то белых оттенках, а окно, из него прямо лилось яркое, белоснежное свечение, будто сам Господь Бог явился.
Выйдя из детской, которая чуть не свела Григория с ума, он отправился в ванную. Маленькая комнатенка с плесенью на стенах, вот во что превратилось место в которое мать Гриши чуть ли не силой тащила его сюда маленького, чтобы отмыть.
По всем четырем углам на потолке, расположились пауки. Их паутина грозно висела над комнатой, а ее поблескивания так и манили других насекомых к себе. Такая удобная и большая, словно лежишь на облачке. Но стоит попытаться улететь, как понимаешь, что твои лапки и крылышки уже навсегда схвачены паутиной, и последнее, что ты видишь — голодный паук, который медленно подбирается к тебе.
Воображение Гриши разыгралось. Он буквально видел глазами того бедного насекомого, который угодил в паучью ловушку. Вернувшись в свою оболочку, Григорий открыл кран из которого, каким то чудом побежала вода. Мало того, что воду не отключили за столь долгое отсутствие платы, так она и ещё была чистая, словно родниковая. Гриша же не задаваясь вопросами, начал умывать свое потное лицо.
Вытираясь своей клетчатой рубашкой, Гриша смотрел на ванну. Она была ржавая, страшная и мерзкая. Поставить ноги на такую поверхность означало мгновенно покрыться мурашками и потом целый день отмывать свои ступни. Несмотря на то, какой ванна стала ужасной, раньше Гришка в ней плескался, а его мама вечно вопила: “Только посмей мне сюда воды налить, сразу же вытащу тебя отсюда!”, но капли все равно летели из ванны и их вытирали, а малыш Гриша всё также продолжал в ней лежать. Ему стало чуть-чуть получше, и теперь он решил отправиться в гостиную.
Без какой либо причины в коридоре оказалось мучительно душно и невыносимо. Если раньше в этом можно было обвинить пыль, которая поднялась в воздух из-за визита нежданного гостя, то сейчас она уже спокойно лежала на своем месте. Гриша встал на пороге гостиной и начал уже серьезно задыхаться. Казалось будто весь воздух исчез и комнату залил углекислый газ. Перед глазами Гриши все начало плыть и двоиться, его пальцы впились в дверную раму, а кожа стала приобретать цвет утопленника. Примерно так выглядел еврей в газовой камере во времена нацистского режима в Германии. Только, если еврея забрала смерть, то Григорию резко, будто бы прямо в легкие засунули целую порцию воздуха, стало легче, вернулась способность дышать.
Гостиная оказалась намного меньше, чем думал Гриша. Скудная комнатка со старым сервантом времён Брежнева, пыльным до чертиков диваном, и убитым старостью креслом. Помнится Грише, тут собиралась вся его родня, они отдыхали и слушали радио, которое стояло на кофейном столике. Гриша с улыбкой вспоминает это.
Как будто вчера было. Его мама сидела и вязала шапку на зиму, отец читал газету и слушал радио, а Гришка игрался с машинками и железной дорогой, купленными его отцом. Обычная семья. Чистое синее небо с беленькими облаками, но не всегда ведь небу быть чистым, а облакам белыми. Туча, дождь и гром с молнией всегда могут прийти неожиданно, если, конечно, не знать прогноза погоды. Локомотив разломился. Гриша развел руки, а в них лежали концы стального паровозика. Отец сразу потянул его к себе. ШЛЁП. Незамедлительно издался звук, а потом еще и еще; потом Гриша силой был запихнут в свою комнату и дверь мощным рывком закрылась.
Григорию вновь стало не по себе, еще хуже чем в тот раз. Он сел на молящий пощады у пыли диван и попытался успокоиться. Воспоминание было странное, очень странное. А главное было точным, что очень необычно для детских воспоминаний. Он осматривал комнату в надежде увидеть то, что могло бы отвлечь его. Сервант стоял прямо напротив него, а в нём находилось несколько книг на стеклянной полке. Он подошел к серванту и посмотрел на книги. Их было не так много: две книги про автокатастрофу, наверное они были в одной серии, книги про кому и медицину и, наконец, про сны. Она мгновенно заинтересовала Гришу, да что там говорить, она буквально визжала своей пурпурной обложкой требуя взять ее в руки и прочесть.
Сев на запыленный диван, Григорий принялся изучать книгу. На обложке было, что-то похожее на название, однако Гриша никак не мог разобрать, что именно написано, все перемешивалось в кашу.
Странно, проблем со зрением никогда не было. Но сегодня… всё время пока он был квартире его глаза видели смутно, особенно страдало периферийное зрение. Сам же Гриша не предал этому значение, будто это странная пелена была с ним всю жизнь. Как и ноги, идущие сами по себе.
Григорий открыл книгу. Буквы в ней были такие же, как и на обложке. Кашица с отборным количеством сливочного масла в ней. Все буковки скакали, тянулись, переливались, словно узоры в калейдоскопе. Ну же, заметь Гриша. Все в норме вещей. Он стал читать весь этот непонятный текст, живущий своей жизнью, словно бактерии, которых рассматриваешь в микроскоп.
Хотя текст и был нечитаемый, в голове Гриши складывалась картина того, что там написано. Нет, он не придумывал, что там, он знал. Книга была о снах. О том, что это, какие виды снов бывают, в какой фазе сна они возникают и что пытаются нам сказать.
Книжка была псевдонаучной, и всякой конспирологии в ней было много. Однако одна мысль привлекла внимание Гриши. Автор говорил, что испытал «ложное воспоминание», так это он назвал. Оно заключалось в том, что во сне ты видишь то что уже было с тобой, но такого не было. Сложная конструкция, многим покажется непонятной, как и Грише, поэтому он отбросил книгу в сторону. Но мысли о снах не покидали его голову.
За окном все также стоял белый, как в комнате из психушки свет, и заливал лицо Гриши который продолжал размышлять о снах “А что если это сон?” — пронеслось у него в голове. После этой мысли ему резко стало плохо, очень плохо. Жар начал растекаться по всему телу, будто его закинули раскаленными углями без сожаления. Пот стал объемно выделяться из тела. Подмышки уже были мокрые, а волосы не очень быстро, но стремительно пропитывались потом на голове. Он закрыл — уже мокрую от пота на руках — книгу и положил ее на пустой кофейный столик. Во рту пересохло и Гриша вскочил с дивана и направился на кухню, ему нужно было попить воды.
Два раза споткнувшись по пути к кухне, он всё же дошел до нее. В мозгу была мысль “Это реальность?”. Гриша упирался рукой на и так непрочный стол, который пошатнулся и был готов развалиться на месте. Оставив стол в покое, Гриша дрожащими руками открыл старый шкафчик, чтобы достать стакан, но его в нём не было; “А книги, значит, в забытом Богом серванте были?” — подумал он. Дверца шкафчика и так еле висела, а мощный рывок Гриши вовсе сорвал ее и она грохнулась, пугая негодяя, который посмел ее вырвать. Психанув, Гриша открыл кран, но вода не стремилась вытекать, “Вы издеваетесь? А в ванной значит она откуда?”, он видел лишь старую ржавую раковину, в которой раньше его мама… “ДА ХВАТИТ!” — резко перебила воспоминание мысль. Гриша обернулся и слабо прислонился к раковине. Он был весь потный. Его грудь пронзала сдавливающая сердце боль. В голове была настоящая каша, ее перемешивали и перемешивали. Он смотрел на свои ноги, которые дрожали, казалось, что они вот-вот сломаются под весом тела. С усилием Гриша поднял тяжелую голову. Кухню заливали противные белые лучи, падая на старый стол, они будто пытались завалить его. Так оно и произошло. Стол рухнул. Боль в груди Гриши начала усиливаться и отдавать в руку. Потрескавшаяся штукатурка сыпалась с потолка прямо на отходящие от стен обои. Мельком Гриша увидел движение, он прищурил взгляд, это были тараканы. Целая куча тараканов, коричневых, страшных насекомых, выползала из под обоев, двигаясь вниз. Те которые оказались на полу стали лезть Грише на ноги, видимо в этой квартире тараканы были бесстрашные. Потом они оказались на теле и руках Гриши, по спине пробежали мурашки, а увидев, что на нем тараканы у него появились рвотные позывы. Если бы не самоконтроль, то букашек смыл бы водопад не самой лучшей жидкости. Гриша резко потряс руками, стряхивая всех тараканов, и рванулся бежать из кухни, пока из под обоев лезло всё больше этих мерзких тварей.
Он выбежал из кухни и оказался в коридоре. Он услышал радио, оно стояло на пустом столике в гостинной. Из него доносилось “КРИТИЧЕСКОЕ СОСТОЯНИЕ”. Гриша не понимал к чему это и что это означает. Он подошёл к радио, чтобы выключить его, но у него не вышло. Тогда он подошёл к розетке где была вставлена вилка от радио, но при попытке высунуть её, его ударило током. Гриша отшатнулся назад и упал на диван. Пыль с него поднялось вверх, а книга “ТЕОРИЯ СНОВ” упала вниз. Он лежал в предобморочном состоянии, было видно, что ему нужна бы помощь. Гриша… Гри… Странный голос вновь звавший его, неожиданно прервался. Он лежал на диване, а в голове его лишь одна мысль “Реально ли это?”. А между тем радио продолжало произносить слова, но для Гриши они становились всё тише и тише. Перед глазами возник свет, такой холодный и ослепительный. На этом свету, то слева, то справа, появлялись тени с очертанием плеч и головы. Гриша лежал парализован, не мог даже пальцем шевельнуть. В голове теперь возник какой-то писк, он был прерывистым и совпадал с биением сердца. Лежа на диване и смотря в потолок, он снова подумал “а реально ли это?”. Прерывистый писк продолжался. Грише было всё сложнее и сложнее дышать. Гостиная медленно погрузилась во мрак. Тени и свет тоже начали исчезать. Все земные мысли и чувства покинули его, остался лишь писк в голове, было похоже будто он играл роль всей его жизни. Теперь Гриша оказался во мраке, в котором был только писк, его мысли были выше всех земных. Он смотрел в тьму и думал «что это за писк?» Это было его сердце, необычный ответ постиг уже не физическую оболочку. Грише также стало понятно, что с ним. Так легко, чувство настоящей свободы постигло его. ПИП-ПИП-ПИИИ… писк стал тише, но до сих пор был слышен как напоминание о том, что сейчас произойдет. А стоит ли оно того? Гриша не стал на это искать ответ. Теперь лишь он и писк. Писк, который теперь длился без прерываний.
Рассказать, что-то о себе? Я люблю сочинять.
