Свет  фар. Свет, проходящий  сквозь него. Свет  поглотивший  ее  и  его. И  этот как  от  тех автоматных  пуль  удар. И  все, конец. Конец  всему. И самому Виктору, погибающему  под  колесами  ночной, той  на  скорости, пролетевшей  по дороге  машины, пролетевшей  ночной  перекресток. И  эти  последние  три выстрела  из  амеровского  кольта  в  руках  предавшего  его  телохранителя Николая. У  той  прозвонившей  в  ночи  в колокола  по  его  убиенной  душе Виктора, три  раза  церквушке. Те  три  последних  выстрела. На  перекрестке  трех дорог.

  И  только, где-то, среди  горящих  ярким  светом  проносящихся  мимо  на световой  скорости  звезд, слышится  лишь, одно — Цербер  Лаура! Я  твой  навеки!

                                                  ***

  Он  появился  как-то  внезапно, вырвавшись  из  пылевого  черного  поля. Поля, не  отмеченного  ни  на  каких  звездных  картах. Места  еще  не  известного  пока никому. Светящийся  и  бликующий, теперь  среди  звезд  пошарпанным  и посеченным  космической  мелкой  пылью  в  горящем  среди  горящего всполохами  красного  мерцающего  огня  в  этом  искривленном  пространстве  и времени  места. Места  среди  ярких  горящих  живым  светом  звезд, провожающих  впереди  себя  покалеченный  частицами  мелкой  пыли  и блуждающими  астероидами  корабль. Звездную  круизную  туристическую  пустую  без  всего  экипажа, и  самих туристов  яхту «Зенобию». На  борту, которой  был  всего  один  человек. Всего  один. Летящий  в  криогенной морозильной  анабиозной  камере  саркофага. В  глубокой  заморозке.