С трудом подавив в себе это желание, Сандал наклонился и приподняв девушку, подхватил её на руки и перенёс на кровать.
Натаниэль слабо дёрнулась, её руки потянулись и судорожно обхватили плечи Серафима. Она заплакала, прильнув щекой к его груди.
— Сандал! — простонала она, и приоткрыла глаза, из которых непрерывным потоком текли слёзы. — Ты жив, Сандал!.. Ты жив…
Он молчал, ощущая на своих плечах её ослабевшие руки, и не понимая, что чувствует. В голове всё перемешалось, и боль огнём взорвалась где-то в висках, вырвавшись наружу скупыми каплями горячих слёз. От них защипало глаза и перехватило дыхание.
— Прости! — вдруг прошептала девушка, до боли вцепившись тонкими пальчиками в его широкие плечи. — Я убила его, Сандал! Убила нашего сына!.. — она задохнулась от слёз, и обречённо уронила голову. — Я не могла отдать его им! Не могла думать о том, что его ждёт… Прости!..
Голос Наты звучал словно издалека, но отдавался в голове набатным колоколом. Каждое слово резало словно ножом, причиняя невыразимые страдания и заставляя душу корчится в муках. Руки Сандала сами собой потянулись к шее возлюбленной и сжали её в железных тисках. Ната захрипела, её голова откинулась назад, а прекрасные глаза стали быстро заполняться туманом. Пальцы оплели запястья любимого, не пытаясь их отстранить, а лишь прощаясь последним прикосновением.
Сандал чувствовал, как её тело слабеет с каждой секундой, как из него уходит жизнь, как стынет яркая голубизна глаз, превращаясь в мутные льдинки.