— Потому мы и убиваем древних. У них своя сторона, у нас своя. Договориться с ними невозможно. Бездействие – не поможет тебе избавиться от диктатуры зверя.

— Я понимаю, Син. Очень хорошо понимаю. Но мы тоже были жестоки. Я надеюсь, что когда-нибудь все древние попрячутся в лесах, озерах и морях, горах и полях; и больше никогда нам с тобой не придется сражаться с ними и никого убивать. У всех предметов есть душа. У древних – тем более. Отвечать силой на силу – это лишь порождает вражду.

— Ты так думаешь? Но люди с самого своего возникновения отвечали силой на силу.

— Возможно, в этом и заключается вся проблема человечества. Мы отвечаем силой на силу, потому нам и остается только ожидать, пока тот, кого мы обидели, соберется и ответит нам.

— В этом есть что-то похожее на правду.

— Тем более, я повторюсь, ведь когда-то я это уже говорил: все древние были изгнаны из своего дома, за ними охотились, преследовали, убивали. Их жизнь – сама жестокость. И они все ненавидят людей. Это вполне объяснимо. Мы живем в цикле ненависти, где нет виноватых. Если мы перестанем убивать древних, то они не перестанут убивать нас, но если они перестанут убивать нас, то разве все люди остановятся и перестанут охотиться за древними? Круг ненависти бесконечен. Как от него избавиться? Не знаю.

— Свести все к единообразию.

— Ты о чем?

— Сражаться до тех пор, пока в мире не останутся либо только древние, либо только люди.