– Мужчина, лет за шестьдесят, точнее сложно сказать – анализы и антропоморфические особенности дают возраст от пятидесяти пяти до девяносто пяти лет.

–  Сказал бы мне кто другой – не поверил.

– Я тоже, – поддержала она. – Дальше еще интереснее становится. Его рост чуть больше ста пятидесяти сантиметров. Худощавый. Физически не работал, но много ходил. Зубы не слишком стесаны – он хорошо и разнообразно питался. Переломов нет, но есть признаки начинавшегося артрита. Прекрасное здоровье для такого долгожителя в Древнем царстве. Нонсенс! – Стефи поправила съехавшие на кончик носа очки и продолжила озвучивать результаты исследования. – На руках остались следы растительного жира и эфирных масел. Кисти были покрыты ими незадолго до того, как он оказался в гробу. Видишь, кожа высохла по-другому и имеет более темный оттенок. Бальзамировщик? Не похоже… Скорее, жрец достаточно высокого ранга. Заговор? Тогда почему именно в шахте? Не вижу в этом логики… Убийца? Отравитель? Его бы просто бросили связанного в склеп жертвы, а не запихали в гроб. Никакой логики…

– Ну, да. В ящик с уже написанным именем египтяне никогда другого не положат – иероглифы перепишут для нового владельца. Взять того же Псусеннеса или Тутанхамона… Для них это негласный закон. Уничтоженное имя – страшнейшее проклятие тех времен, – задумался, прокручивая в голове исторические факты в поисках прецедента. – Или из него сделали предупреждение тем, кто посмеет проникнуть в гробницу. А, может быть, его не должны были опознать, если найдут? Что должен, бедняга, такое сотворить, чтобы… – я осекся, пытаясь сформулировать роившиеся мысли. – Свидетель! Его убрали как свидетеля! Нет имени – нет вопросов! – воскликнул я, внезапно осененный такой догадкой. – Там, внизу, находится то, о чем никто не должен знать!