Целое утро шёл дождь. Стучали в дверь. На пороге стояла тройня: участковый, росгвардеец и бабушка-божий одуванчик. Над всеми был венец тяжёлой судьбы, а вместо давно высохших слёз с их лиц стекали свежие капли. Удостоверившись, что «он – это он», жильцу вручили уведомление под роспись. «Явиться завтра к 14:00 на участок приписки для сверки данных, при себе иметь необходимые документы». Было понятно, что было поздно уезжать в турпоездку, отсиживаться на даче, или уходить с кондачка в монастырь. Метро опустело, и только изредка на улицах и площадях можно было увидеть скандирующих с редкими плакатами, которых вяжут власти и вручают им повестки на войну.

— Пупсик, ну кто там ещё? – в постели лежала подруга Жорика, которая уже четыре месяца проживала в его квартире, остановившись на недельку.

— Ряба, я попал, за мной приходили, вручили повестку, сказали, чтобы я завтра к ним пришёл.

Отбросив верблюжье одеяло, ряба как ошпаренная вынырнула из постели и, накинув на левую сторону халат, перелетела на пуфик, тут же приняв позу мыслителя:

— Что собираешься делать?

— Не знаю, ряба, это какой-то сюр; я не готов. Ведь я на достойном жаловании и в хорошей фирме; надо позвонить Макару, может у меня бронь там, у них.

— Да не трындычи ты, – успокаивала Жорика женщина лет тридцати, разведённая бизнес-леди, бездетная со шрамом над левой бровью. — Армения или Грузия, вот, куда тебе нужно!

— Да кому я там нужен? Там и знакомых то у меня нет.

— Ты подумай, пока есть возможность беспрепятственного выезда.

— Лена, пойми, они с меня не слезут, упекут в окопы, а то и бросят в самое пекло; а на шконку я не хочу.

Когда Жорик это говорил, ему показалось, что у Лены на лице появился третий глаз – так отчётливо он его увидел.

— Ты одарённый айтишник, можешь работать удалённо. Продай машину, уедем на Бали.

— Меня не выпустят, наверняка я уже в базе.

Раздался бой настенных часов: было одиннадцать. Квартира-студия; кухня; два латте, и на огромной плазме пели какие-то афро-реперы в красном кадиллаке; звука не было слышно, шёл только видеоряд. Вдруг один из них – из телевизора отчебучил речитативом по-русски: «Дебил, беги, беги, дебил…»

Жорик подошёл к окну, одёрнул занавеску и со 105 этажа увидел город в руинах: жёлто-чёрный дым клубился из воронок, почва – рубцы от ветрянки, – ими была усыпана вся земля, на которую медленно опускался тяжёлый занавес. Кричать от ужаса ему не пришлось, но от ощущения хаоса – он повернулся и не увидел Лену; ни стен, ни плазм с кофеварками, ничего, кроме белого света, струящегося всюду; он чувствовал, что и свет сейчас покинет его, отчего хотелось перекричать мрак, но… шёл дождь, стучали в дверь… Воистину, Господь велик, и Его величие не в том, чтобы отвечать каждому.