-А вы сможете продержаться столько и не упасть в обморок? Все-таки, вы ранены, кровь потеряли.

-Продержусь. Будем надеяться…  Я уже направил самолет на Андреевск, но мы зацепим грозовой фронт, и может потрясти. Самолет надежный, подготовлен к полетам через океан, а там трясет, бывает, очень даже!

-Стараетесь меня успокоить?

-Скорее, себя успокаиваю… Но, знаете, Машенька, мне думается, вам стоит надеяться на меня, Петровича и самолет изо всех сил!

И словно, в подтверждение его слов самолет тряхнуло немного, потом сильнее. И мы услышали голос Петровича:

-Ребята! Что там  у вас?

-Трясет, Андрей Петрович! – Кирилл изо всех сил старался говорить бодро.

-Ничего. Слушайте меня, и все будет хорошо. У вас хорошая машина, она и не с такой грозой справится! А сегодня гроза не фронтальная. Ничего, будем обходить по возможности! Жаль, нельзя перескочить сверху – высота фронта двенадцать тысяч.

И Петрович спокойно и основательно, тоном школьного учителя объяснял Кириллу все необходимые действия, тот исправно его слушался и, кажется, все получалось. Во всяком случае, Петрович хвалил своего ученика… Самолет потряхивало и временами основательно, в окна кабины сверкали молнии, хлестал дождь и кроме этого, ничего, только кромешный мрак. Мозг мой отказывался понимать происходящее, готовый завопить от страха, в истерике забиться, но сердце, точно, оплеуху ему влепляло – боль в груди, та боль, которую никакими датчиками не уловить, она была куда сильнее страха. Чего ему стоило сказать, что он любит меня?? Чего ему стоило спасти меня?? Его идиотских убеждений? Ими он будет жить дальше? Они  угомонят его память обо мне?.. И я глядела в окна на грозу, машинально держась за спинку кресла и, казалось, весь этот мир во мраке вокруг меня слезами исходил, так похожими на дождь…