Я с теплотой посмотрел на Иваньку, который уже клевал носом и вспомнил, что нам так и не удалось пообедать. Вспомнил его большие наполненные слезками глаза и грустно улыбнулся: “Я рад что ты рядом со мной и …Прости, ты увидел за сегодня слишком много того чего дети не должны видеть никогда”.

Он словно прочитал мои мысли, поднял голову, взглянул мне в глаза и улыбнулся.

-Устал?

Он покачал головой и словно извиняясь за что-то ответил:

-Только кушать хочу.

“ Кушать? Как же это знакомо прозвучало. Дежавю …О-нака га суйтэимас! Кибун-га варуй, но дэс га”, — я бросил сосредоточенный взгляд вдоль дороги, по которой уже вовсю носились черные тени и сухо произнес:

— Ничего с тобой страшного не произойдет, если немножко потерпишь. Исоганакэрэба наримасэн. А если так невмоготу, то иди и сама поищи себе еду — ждать тебя не буду, — и, заметив с каким недоумением, он смотрит на меня, понял что опять на миг “отъехал”:

-Извини, это я сам с собой говорил сейчас. …Потерпи немного, мы уже почти пришли.

Нам оставалось пройти еще каких- то триста метров, когда Иванька радостно вскрикнул, привлекая мое внимание:

-Собака! Вон она, Митяй Медведыч, смотри настоящая собака!

Я мельком взглянул на бездомного пса, параллельно двигающегося метрах в пятнадцати от нас по направлению к парковке и, вновь сосредоточился на дороге. “ Какая невидаль. Обычный испуганный барбос – один из миллионов прирученных, а потом выброшенных на произвол судьбы. Раньше по улицам городов они стаями носились, голодные и озлобленные, преданные своими хозяевами. А сейчас их станет значительно больше и еще приплод дадут — жратвы теперь им на всех и на всю зиму хватит…”, — а дальше как в замедленном немом кино я вижу испуганное лицо Иваньки, его большие глаза вновь заполненные слезами и открытый в крике рот. Но прежде чем до моего слуха донеся его крик я уже резко останавливаю Девятую, вскидываю огнемет и крутясь вокруг себя выискиваю цель, одновременно отдавая команду остальным машинам: