01.02.****

Ад

Выходит, вот каково это — перешагнуть через себя. Сомневаюсь, что Эдвин Мёрдок чувствовал себя так же дерьмово после своего первого убийства. Тем не менее, сейчас это не так важно. Главное, что я справился, я убил человека, я убил человечность внутри себя и потерял шанс на спасение. К этому я всегда стремился. Теперь… Теперь осталось лишь ждать. Я должен завершить этот путь. Осталось совсем немного до погружения в полное безумие. Сейчас необходимо запечатать двери, заколотить окна, позволив только стенам наслаждаться тем, как я буду насиловать себя. В этом холодном пристанище я построю свой идеальный ад и буду наслаждаться пыткой до конца. 

02.02.****

Боль

Сегодня я причинил себе боль. Много боли. Теперь, когда все цепи уничтожены и душа моя пуста, я смог приступить к уничтожению плоти. Изуродованная кожа должна ещё сильнее подорвать мой рассудок.
Я хорошо подготовился к операции. Достал все свои острые игрушки, разложил их перед собой на столе и долго любовался, выбирая что-нибудь особенно болезненное. Подобрав подходящий нож, я осмотрел его и проверил на остроту, проведя лезвием по пальцу. Выступившая кровь стала отличным знаком качества. Я разделся и лёг с ножом в постель. Ни одна девушка не смогла бы ласкать меня так, как один нож. И когда холодное лезвие резануло мою кожу, я ощутил настоящий оргазм. Не останавливаясь, я сделал ножом как можно более глубокий надрез. Кровь хлынула из свежей раны. Крупные багряные капли скатывались по моему высушенному телу на матрас. А я продолжал резать себя, с лёгкостью делая надрез за надрезом. И каждый раз, когда нож обжигал мою кожу, я вздрагивал и закрывал в блаженстве глаза.
Когда вся его грудь превратилась в сплетение кровавых полос, а боль стала чудовищной, я отложил нож в сторону. Некоторое время я лежал и чувствовал, как горячая кровь стекает по мне. Это был самый прелестный секс со смертью, после которого голова у меня закружилась.
Я попытался встать на ноги, но не смог. Тогда я просто сполз на пол. Приземлился на руки возле трупа, упёрся коленями и пополз. Жгучая боль щипала мои раны, но я был счастлив. Переставляя конечности, словно собака, я дополз до кухни. Там я улёгся у стены и выпил немного воды из бутылки. Остатки я вылил себе на горящую от порезов грудь, временно усилив боль. А затем пополз обратно в свой склеп. На полу остался кровавый след — дорожка из красных капель.
Залезая на кровать, я оперся рукой об стол и случайно уронил свой шедевр. Что-то хрустнуло. Склонившись, я подобрал картину и стал долго смотреть на разводы краски. Засохший слой того, что раньше я называл искусством. Тяжёлая память о том, кем он был совсем недавно. То был последний свидетель человека. Человека мыслящего, способного не уничтожать, но созидать. Памятник, реликвия, икона погибшей человечности. Её я сжимал в руках, забыв на время о пронзительной боли. В этих абстрактных разводах краски я словно видел самого себя. Туман ещё не успел сожрать то, как я создал свой последний шедевр. Возможно, это была дикая, отчаянная попытка разума спастись, оставить след в этом мире. И у него получилось — отпечаток был внушительным. Он излучал человечность, которая уже тогда подверглась разложению. Нет, то был не холст у него в руках. Что-то большее… Верёвка, связывающая меня с прошлым. Пока эта картина существует, она делает меня человеком. Её нельзя было оставлять здесь. Иначе люди, нашедшие её, поймут, что раньше здесь жил человек. Этого допустить нельзя. Если уж я убил человечность, то должен убить и искусство, в котором она каким-то чудом застыла.
Плюнув на полотно, я принялся пальцами размазывать краску. Я тёр очень долго, а цвета смешивались в чёрную жидкость. Наконец мои пальцы достигли чего-то холодного и гладкого. Одним движением руки я смахнул остатки размякшей краски и онемел, глядя на собственное отражение, расколотое на несколько больших кусков. В руках я сжимал потерянное зеркало. С его треснутой поверхности на меня пялилось уродливое существо с покрасневшими, выпученными от ужаса глазами, обескровленными, тонкими губами, впалыми щеками и длинными жирными волосами цвета ночного неба, спутанных между собой. То, что он увидел в частях разбитого зеркала, так сильно испугало меня, что я отбросил это лицо как можно дальше от себя. Бледный незнакомец с перекошенной гримасой рухнул на пол и разлетелся вдребезги. Я же перевернулся на спину и с небывалой силой провёл ножом по своему телу.