Нагло взирая на распятие, я мысленно проговаривал всё то, что сейчас пишу здесь. Убитый Иисус стал для меня словно Ницше, с котором я вступил в спор, отвергая его учение и замещая собственным. И когда взгляд мой был уже способен прожечь насквозь распятие, я развернулся и стремительно вышел из угнетающей меня церквушки, боясь, как бы кто не застал меня там и не услышал мои дерзкие мысли.

10.01.****

Тоска

С каждым днём я всё больше думаю о самоубийстве. Тяжело перестать размышлять об этом, когда добровольный уход из жизни видится тебе самым простым способом снятия с себя всякой ответственности. Изначально это были лишь невинные мысли, но по мере моего спуска они обрастают плотью, становясь чем-то воистину серьёзным. Раньше я не воспринимал беседы о самоубийстве всерьёз, но теперь вижу, что стремлюсь к нему. В нём одном я чувствую истинную свободу. Мне кажется, что убить себя — это побег от всего того будущего, в котором мне уже ничего не светит. И рано или поздно я сделаю это, обещаю. Надругаюсь над собственной жизнью, доказав власть над своей судьбой. Нет иного пути для безмолвно кающегося Паломника, кроме утопления внутри себя и дальнейшего саморазрушения.
Вот уже много лет засыпая я вглядываюсь в бархатную темноту, прислушиваюсь к звукам дождя и проезжающих где-то рядом машин, вдыхаю затхлый воздух своей маленькой комнаты и придаюсь страху. Я стараюсь как можно меньше думать о будущем, потому что оно пугает меня. В нём нет уверенности, нет почвы, чтобы я мог устоять. Оно кажется мне лишь призраком в тумане, который не способен подарить такому отчаявшемуся существу хоть какое-то жалкое подобие надежды. Что со мной станет через пару лет? Где я окажусь? Кто ещё покинет меня? Эти вопросы пугают меня, я не знаю на них ответов. У меня нет никакой уверенности в происходящем. Жизнь течёт, а я смотрю на неё и медленно гибну, не зная, как долго ещё смогу протянуть, прежде чем захлебнусь. Прижавшись к стене, я думаю о том, что мне некуда идти. Нет ни шансов, ни света, ни смысла. Перспективы исчезли. Темнота. И в этой темноте только самоубийство кажется единственным способом прекратить свои тягостные думы.
Стоит ли вообще думать о том, насколько привлекательно выглядит смерть при подобном раскладе. Вы только взгляните, что за карты мне выпали. Глядя на них я понимаю, что через несколько лет я останусь на том же самом месте, а может упаду ещё ниже. В существовании моём не осталось ничего, что служило бы целью, ради которой хочется жить. Теперь всего меня заполняет страх, неуверенность и отчаяние. Возможен ли иной исход, когда живёшь в худшем из возможных миров? В этой тьме неопределенности остались только такие Пилигримы, вроде меня, молчаливо и угрюмо пишущие свои Библии, чтобы запечатлеть собственные страдания.
Когда придёт время, ничто не сможет помешать мне осуществить задуманное. Так уж вышло, что всё играет мне на руку. Будь со мной хоть кто-то рядом, они бы смогли остановить меня, вытянув из одиночества и отрешённости. Но лишь страх перед жизнью сторожит мои двери. Но даже если бы кто-то осмелился прийти ко мне, то всё равно бы не увидел истину. Я умело скрываю свою жажду смерти от посторонних. Люди думают, что я шучу; что я не способен на такое. Они уверены, что мои разговоры о самоубийстве заканчиваются только словами, но они ошибаются. Глубоко в себе я прячу истину от чужих глаз. Никто и не заметит под этой маской тоску и скорбь. До последнего момента они ничего не узнают и ничего не поймут.
Я потерял всякий интерес к происходящему. Справедливости ради стоит сказать, что в моей жизни уже и так давно ничего не происходит. Из романтика, желающего кому-то что-то доказывать, я превратился в бесхребетное ничто. Во мне не осталось ничего, что заставляет других людей идти вперёд. Большую часть времени я бессмысленно лежу и смотрю в окно на серые дома напротив, каждый раз говоря себе, что скоро это прекратится. Но каждый день всё начинается по новой. Дошло до того, что я вовсе перестал считать дни. Сейчас я нахожусь где-то и когда-то. И здесь нет ничего, что могло бы вернуть мне давно утерянный энтузиазм. Какого это — глядеть на стену напротив и понимать, что даже за ней тебе уготовлена только пустота.
Меня захватила апатия. Пропало прежнее желание творить и делать то, что другие сочтут за пустую трату времени. Теперь я только и делаю, что прожигаю себя, ведь вместо времени у меня бесконечность. И во всём мире, кажется, не осталось ничего, что было бы мне интересно. Что могло бы волновать меня и колыхать душу. Что могло бы пробудить мой разум от того сна, в который он неуклонно погружается вот уже много лет. Я не понимаю, где нахожусь и чем занимаюсь. Почему я делаю это с собой? Где хоть какая-то логика в моих поступках? Всё перестало иметь значение. Вещи вокруг… растворяются. Они исчезают, оставляя меня одного. И я смотрю в одну точку на потолке, сонливо глотая мух целыми днями. Выискиваю смысл, а его всё нет. Пустота внутри меня породила вакуум снаружи. Я устал притворяться живым и здоровым. Это не так. Мир настолько перестал волновать меня, что теперь все слова начинаются с маленькой буквы.
Когда вы найдёте меня мёртвым, то подумаете, что ничто не предвещало беды. Молча взглянув на моё тело, вы в изумлении скажете: «А ведь я и не думал, что он способен на такое». Вы никогда ничего не видите, не замечаете знаки и не слышите. Несчастные гуманисты, безразличия в которых больше, чем во мне. Разве я буду первым, кто убьёт себя в разгар праздника? Я могу хоть кричать о своих намерениях, но вы лишь махнете рукой и подумаете, что это ещё одна нелепая шутка из тысячи и одной штуки о самоубийстве. Но вот он я, лежу мёртвый. Мне всегда не хватало смелости, чтобы жить. Но когда время придёт, у меня будет достаточно сил, чтобы убить себя, обещаю. И когда вы найдёте меня мёртвым, вам уже нечего будет сказать.
Единственное, что всё ещё удерживает меня от самоубийства — это идея. Ей одной я подчинён. Что толку просто умертвить плоть? Куда интереснее задушить собственную душу, убить в себе человека, разбить память о себе и только затем прикончить то чудовищное нечто, которое останется от трусливого и потому раскаивающегося человечка.