01.01.****
Тошнота
Сегодня я решил уничтожить себя.
Мне интересно, насколько далеко возможно зайти в своей безумной для многих затеи. Я пишу эти строки, дабы отобразить процесс своей медленной ментальной деградации; дабы каждая капля крови, выпущенная из моего иссыхающего тела, отпечаталась на страницах этого манифеста грациозности человеческой деструктивности; дабы каждая жалкая мысль этого пока ещё способного на размышления великого разума приняла осознанную чернильную форму; дабы каждый порочный Паломник, задумавший совершить подобное святотатство, изуверство над собой и своей плотью узнал того, кто был здесь первым; дабы осталась не память, но опыт прошедшего сквозь собственную пытку; дабы читающий ужаснулся и недоумевал, выискивая крупицы рационального в этом глубоком океане малокровия и экзистенциализма. Ради этих скромных целей я готов стерпеть тяжесть пера, детально описывая погружение туда, где нет ни памяти, ни материи, ничего. Благородные цели обрёкшего себя на долгие страдания, в конце которых не будет никаких почестей, а подвиг мой останется незамеченным. К тому времени, когда кто-то прочтёт это, я перестану существовать. Рукопись останется без автора, безликой стопкой бумаг, хранящих в себе ошмётки, требуху того, чем я был. Не сможете вы извлечь из неё никакой пользы, кроме жалких размышлений о причинах, толкнувших меня на этот тернистый путь. Теперь есть только я, толкнувший рукой своею собственную сущность к винтовой лестнице, ведущей к Великому Ничто. И след из пролитых чернил отметит мой путь. Как хорошо, что в этом мире не только кожа человека рано или поздно иссыхает, превращаясь в жёлтую плёнку. Подобная участь ждёт и мои записи, которые сначала потеряют цвет, а затем и вовсе устремятся следом за мной, прямиком в Ничто.
Приходилось ли вам когда-либо записывать процесс вскрытия мёртвого тела? Если да, то вы наверняка знаете, с какой скрупулёзностью патологоанатом исследует мёртвые ткани покойника. Как его скальпель рассекает бледную кожу, чтобы коснуться остекленевших багряных внутренностей. Я называю это возможностью «докопаться до сути» человеческого тела. Проверить его на хрупкость и узнать, как бедолага оказался лежащим перед тобой холодный и всеми забытый.
Но видели ли вы когда-нибудь, чтобы труп разбирал себя по косточкам без посторонней помощи? Чтобы твёрдые пальцы разрывали плоть, копались в кишках, до рвоты сдавливали желудок, дабы узнать — существуешь ли ты? Ведь в мёртвом теле порой может скрываться скромный дух. У тебя нет пульса, конечности немеют, глаза, очарованные пустотой, не двигаются; сердце тухнет, кожа превращается в мрамор, мозг гибнет, но при этом ты готов поклясться, что всё ещё живёшь. Смерть тела не означает смерть душевную. Но как проверить, жив ли ты? Разум твой мёртв, сердце тоже, чувства отсутствуют. Темно. Нет никого, кто мог бы помочь тебе узнать правду, а все знающие её мертвы. В таком случае остаётся лишь разорвать плоть, отыскать желудок и сдавить его. И если ты почувствуешь рвотные порывы, значит, ты всё ещё существуешь. Разум может подвести тебя. Тошнота — никогда. Меня тошнит, следовательно, я существую.
Это будет мой magnum opus, манифест самоубийства. На протяжении всей истории люди воспевали становление великих личностей, но никто не пытался отдать должное анатомии человеческой деструктивности. Я исправлю это недоразумение.
Таким будет моё начало конца.
02.01.****
Ластик
Недавно я прогуливался по самому бедному району города, чтобы насладиться запахами человеческого отчаяния и распада. Только здесь можно было наблюдать за людьми, опустившимися на самое моральное дно. Чахлые, загнанные, забитые миром жалкие жертвы неудачных абортов, побирающиеся и выпрашивающие у каждого незнакомца хоть какие-то средства для поддержания жизни. Тяжело влачить столь мучительно унизительное существование, но почему-то все эти бедняки так яро цепляются за свою ничтожность. Понимают ли они, что те редкие лучи света, проникающие внутрь их заплесневелого мирка в виде здоровых людей, смотрят на них как на грязь, составляющую в итоге целую империю; муравейник из вонючих улиц серого города? Оборванцы, инвалиды, закоренелые наркоманы и шлюхи. Существа, достигшие дна, но продолжающие жить. Как старик, мучающийся от гниения тела изнутри, продолжающий упорно использовать мази и таблетки, лелея упрямую надежду, что это спасёт его если не от смерти, то хотя бы от изнуряющей боли. И эти подножные обитатели мокрых улиц мало чем отличаются — такая же пустота в глазах и животная жажда продолжать страдания, со скрипом переживая все беды нищеты. Уничтоженные внутри мертвецы, продолжающие жить. Даже такому Паломнику как я тяжело смотреть на них. Они застряли на полпути к своему тотальному уничтожению, утратив душу, но сохранив тело. Прослойка несчастных, чей процесс разложения самой сути человеческой вряд ли когда-нибудь завершиться успехом.
Один из этих забытых богом как раз восседал на троне из картонных коробок, что-то держа в руках. Заглянув ему через плечо, я увидел, как он пялится на холст в своих руках. То была картина, сделанная, видимо, сажей или какими-то чернилами. Сначала образ показался мне туманным, но, приглядевшись, я узнал статую печального ангела. Как мило — отверженный богом рисует тех, кто уже не ждёт его. Либо же он украл этот рисунок, кто его знает. Не успел я отойти, как он достал что-то из кармана и принялся яростно тереть по картине. Угольно-черный образ ангела тут же стал пропадать. То был жёваный гнилыми зубами ластик в его руках, с помощью которого столь жалкое существо уничтожало грациозный, святой облик. Он тёр всё сильнее и сильнее, размашистыми движениями возвращая холст к его привычному, загадочно белому цвету.
Увиденное потрясло меня. Отойдя от бедняка, я ещё долго шёл по улице, размышляя об увиденном. Вернувшись в свою узкую комнату, я улёгся на кровать и уставился в жёлтый потолок, служащий мне небом. Спустя столько времени до меня дошёл истинный смысл той сцены. Теперь я понимаю, что видел аллегорию на собственное уничтожение. Я — ангел, высшее существо, созданное в качестве помощника богу. Венец творения. Но я и ластик, способный стереть сияние нимба над головой. Какой позор мироздания! К чему быть таким величественным существом, шедевром, произведением искусства, если достаточно одного жалкого ластика, чтобы от тебя не осталось и следа? Если я титан, то почему мои кости такие хрупкие? Если я само подобие бога, то почему так легко настроить против себя весь мир? Если я Левиафан, убивающий ничтожеств, разве моё место в гробу и под землёй вместе с червями? Толку от всего этого пафоса, когда достаточно лишь ластика, дабы стереть все труды. И теперь, когда я начал свой путь, всё стало так понятно. Раньше ничто не имело смысла, а теперь я вижу своё отражение даже в таких мелочах. Кто я, если не ластик, стирающий сам себя.
03.01.****
План
Я перечитал свои заметки и пришёл к выводу, что сам пока не понимаю, куда двигаться. На словах всё это так легко — уничтожить себя. Но видели ли вы мамонта, пожирающего самого себя? А теперь переложите столь яркий образ на человека, который должен кусать сначала душу, а затем тело, отрывая зубами кусок за куском. Только змея способна на такое — почувствовав запах крови на своём хвосту, она изгибается, дабы вонзить ядовитые клыки в собственное тело. А когда тёплая кровь коснётся языка, змея уже не сможет остановиться, пока не сожрёт сама себя. И я так похож на неё — укусив единожды, трудно остановиться. Да и не хочется.
Паломничество — дело не из лёгких, но я преподношу его так, будто любой ребёнок справится. Для направленного низвержения своей человечности требуются силы, а также — понимание и смелость. Нельзя просто начать это. Нужен правильный подход, открывающий истину.
По моему мнению, любой человек состоит из материальной оболочки и чего-то душевного, непостижимого. Всего лишь скорлупа, внутри которой таится не просто жизнь, а сама суть. Скорлупу можно и нужно разбить, но это отнимет у тебя так много сил, что ты уже не сможешь уничтожить душу. Проще говоря, уничтожить тело легко, но что станет с тем, что делает тебя самим собой? Этим вопросом я задавался очень часто. С оболочкой расправиться не составит труда, но чем больше я буду терзать свою плоть, тем меньше сил у меня останется для убийства души. Разорванная кожа не даст мне доступ к сокровенному. Сакральный смысл прячется не за костями, обливаясь кровью. Его невозможно потрогать, но можно почувствовать. А мне недостаточно убить себя. Необходимо уничтожить.
Если с телом моим всё предельно ясно, то из чего же состоит моя сущность? Что делает меня личностью, индивидуумом? Что дарует желание жить? Я думал об этом очень долго. Мне необходимо извести свою душу до великих страданий. Я хочу реветь кровавыми слезами, хочу царапать ногтями бетонные стены своей каморки, хочу кричать, словно раненый зверь, тело которого пожирают опарыши. Я хочу втоптать самого себя в грязь, чтобы содрогаться от ужаса, глядя в зеркало. Разрушить всё то, чем являюсь в глазах других людей. Я настолько жадный, что не хочу оставлять даже крупицу памяти о себе. Тело сгниёт, но память — вещь сложная, маркая. Я прожил не самую долгую жизнь, но всё-таки успел наследить. Я чувствую нити, пронизывающие моё колющее сердце. Они связывают меня. Они и есть то, из чего я состою, что не позволяет мне прямо сейчас вскрыть вены. Осталось лишь точно определить их и вырвать из себя. Это будет больно, но разве Паломник испугается таких суровых испытаний на пути к Великому Ничто?
Независимый писатель, блогер, журналист, композитор. Ничего не умею, никого не люблю.
