Здесь отчаянием не пахнет, здесь никому не до кого нет дела. Отходя в вечность жена лейтенанта раба Божия Александра, задолжавшая уже три банки огурцов, в свои младые годы так не угодила Богу, что Тот ее решил приставить. Вероятнее всего, у нее была какая-то непруха: всё последнее время она истосковалась по мужу, иссохла, а он изводил её своим продолжительным молчанием, пропав без вести после того, как подвязался вернуть долг. Склонившийся батюшка произносил молитву за здравие, по мере того, как та в бреду и в исступлении, в предсмертных судорогах ещё желала говорить и быть услышанной, но её белые губы сейчас должны были сомкнуться, застыть в оскале разочарований. Она произнесла: «Он жив, он находится совсем рядом».
Батьки удивлённо переглянулись, но не стали потворствовать стараниям юной девы цепляться за жизнь: в агонии – биения сердец считаются недосказанностью или блажью, и только в крайнем случае – речением.
— Простите меня.
Батек взял ее руку, возвысил голос. Казалось, что ещё есть какие-то надежды, но, увы, младая кровь свернулась в её жилах, а руки сцепились звеном…
Откалываясь падением айсберга, скала постепенно истощалась, а белое солнце казалось толстым, расплавленным бутербродом с салом.
Подходило время намаза, и пора кончать с пленником, предводитель подошёл к нему:
— Что же мне с тобой делать?
— А ты убей меня, – неожиданно кинул тот с бесстрашием, с заметной отчужденностью, безмятежностью, хотя и обреченностью.
Арув сидел и рассуждал, что если в последний день месяца отпустить неверного, то Аллах сделает всем благое…
— Имя-то твоё как?
— Павел.
Огни аула скрылись из вида. Дребезжащий пикап уносил задницу Павла, еще одного никчёмного жителя Урюпинска, а сегодня вполне себе живоспособного бойца. А что, собственно, произошло? Что за ток в миллионы вольт тот через себя пропустил? Да ничего особенного: человек прикрылся каким-то неизвестным ликом, сам того не ощущая. У изголовья своей жены Александры постоял он молча, его разбитые проказой руки, отказывались подчиняться простым командам. Молчание и скорбь были на его рябом лице.
— Она тебя ждала, так ждала.
День замер, а солдат разрыдался в стороне, от его надрыва и проклятий исходило новое божественное приобретение. Матушка склонилась над ним, поглаживала его голову, а солдат утонул в ее упоительной нежности, заснув от бессилия и боли. Захрапел.
