Свет усилился, на проекторе сменилось мерцание. Белые волны песка опекали безбрежностью. Серые тучи гневно нависли над головой лейтенанта. Почва твердела и всюду расходилась трещинами. На старый пирс натыкались редкие круги перекати-поля.

— Ты когда-то представлял себя в плену? Ты когда-то думал о том, что из ноздри тебя больше не вычихнут? В Бога веришь? Так это другое дело – дай ему пару смыслов. Вася, ты понимаешь, что ты нечисть в отчизне.

— Арув, спокойно, спокойно, не оставляй парня долго на солнце. Надо бы ему кровь остановить.

Из-под разорванной штанины поврежденный сосуд лейтенанта выкидывал ярко-алую кровь: когда он бежал, он за что-то зацепился. Его светлый волос выцвел на солнце и отдавал жёлтой листвой, а под навесом ему грозила казнь. К бродяге подошел служивый. Он дожёвывал свой лист салата, скатываясь в любезность:

— Весь коврик мне залил.

Пройдя огонь, воду и другие явления вселенского масштаба, служивый вперился, подойдя почти вплотную к несчастному: 

— Ты, морда, я сейчас тебе вторую штанину разрежу. Веришь?

Молодой человек не верил вечеру того дня, когда ему напомнили о культурном наследии и вызволили со своей собственной свадьбы, а в импровизированном сооружении – приняли и взяли в оборот.

Служивый стоял над ним, и выжидал, когда артерию перетянут, затем он вышел из укрытия.

— Так что с ним делать, Арув? – дёрнулся за ним хорт.

— Дайте ему ещё подумать, не убивайте.

Разряд грома над мощным небом остыл, так и не перебравшись в закат. Капли дождя пали под солнцем. Их редкое падение умиляло отвагой, но вдали стояли клубы дыма.

На следующий день разговор под шатром продолжился.

— Ты понимаешь, какую лёгкую жизнь ты себе избрал и какую неприятную участь? Ты понимаешь, лейтенант, что я могу сотворить сейчас с тобой, ты хотя бы понял своей тупой головой, чьи приказы ты выполнял?

Лейтенанта снова свалили ударами плетьми и кулаками, но он привстал у смоковницы, сплюнув в песок. Над ним стоял хохот.

— Ты ли тот, который причастием отдаёт своему времени? – произнёс вдруг бегло лейтенант, ещё постоял и рухнул наземь. – Хорты захохотали ещё громче.

Пленник вцепился руками в Ассирийскую землю и – как того не желали разбушевавшиеся горцы – снова поднялся, повстанцы замолчали.

Молчание передалось главарю, и тот подошёл к лейтенанту, приблизив к нему свои персидские брови:

— Так ты ли ты, или это не ты?

Арув обратился к банде: «Это не он». – Те вновь разразились диким смехом.

Разбитая губа, рассеченный лоб, съехавшая переносица – стоял он здесь пред ними всеми под гневным солнцем Юграши.