Но ответа не последовало: мальчик свернулся калачиком и заплакал, шепча это имя. Это были слезы тоски, слезы утраты… Стефания бросила недобрый взгляд в мою сторону, и я ушел, чтобы не травмировать его еще больше. Через несколько дней она сообщила по телефону, что врачи после тщательного обследования выписали нашего «принца», все документы оформлены, и он будет жить в ее квартире недалеко от каирского музея.

Захия разрешил Аджари взять отпуск без оплаты еще на два месяца. Все время она посвящала Сахемхету, пыталась научиться его языку и познакомить с нашим миром. Но мальчик отказывался выходить на улицу, молчал и отрешенно что-то рисовал в альбоме. Стефи аккуратно делала копии с рисунков, когда он спал, и передавала мне с посыльным или работниками запасников, иногда заглядывавшими к ней. Я пытался перевести, но понимал, что вся египтология базировалась на письменности Позднего и Нового царств, которая в большинстве своем не имела ничего общего, кроме самих знаков, с языком Древнего царства. На одном из листов заметил несколько символов, почти таких же, что были на стене в гробнице. Но таких иероглифов среди текстов ни раньше, ни позже больше не встречалось. Шифр или диалект? Пока было непонятно.

Эти знаки все чаще появлялись на бумаге, причем вперемешку с известными начертаниями, словно заменяя слова. И вот, не выдержав, я решил приехать к Стефании. Для Сахемхета купил на базаре стопку папирусных листов, хорошие кисти, краски, а также спелые персики и инжир, которые, как считалось, тоже росли в долине Нила несколько тысяч лет назад в более дикой форме.