Открыв дверь в палату, я замер на пороге. «Маленький принц» полулежал на кровати, откинувшись на подушки, Стефания сидела рядом, стараясь не шевелиться, и молчала. На лице египтянина читался страх, в глазах стояли слезы. Тонкие длинные пальцы судорожно сжимали одеяло.

– Птаххетеп… – чуть слышно позвал он. – Птаххетеп…

– Это его имя? – увидев меня, спросила археолог.

– Нет… Он зовет кого-то, – ответил, вслушиваясь в каждый звук.

– Амико, узнай, как его называли родители.

Я стал вспоминать, как на древнем языке будет звучать «Как тебя зовут?» Повторив множество звучаний вопроса, я так и не получил ответа. Он не понимал. Тогда я решил поговорить с ним на языке иероглифов и рисунков. Письменность всегда была более универсальным средством общения, чем речь, особенно там, где не использовался фонетический алфавит. Сбегав в магазин за альбомом, тушью и кистями, нарисовал на листе большой картуш, указал на белое пространство внутри и ткнул пальцем в мальчика. Он испуганно посмотрел на меня, но улыбка и успокаивавший шепот Аджари сделали свое дело: египтянин с трудом сжал кисточку в дрожавшем кулаке, макнул ее в черную краску. На бумаге появлялись один за одним корявые знаки. С таким начертанием имени я столкнулся впервые.

– Сехмехт Нефритаакара Хор Ахет? – я, едва не сломав язык, по слогам прочитал вслух.

– Сахемхет Неферефкара, – тихо поправил он.

– Птаххетеп?