Но в это утро мир настиг их, вцепился в них хищными лапами. Не было привычных ритуалов, ни кофе, ни поцелуев, не было больше ничего, что еще вчера составляло радость, горечь или хотя бы отзвук надежды, отныне граница между вчера и сегодня пролегла неразрушимой черной стеной. Они не могли понять и объяснить, что это: то ли неизвестный мор овладел ими, то ли трубный глас, обещанный пророками, зазвучал в вышине, то ли какая-то темная сила выпила из них саму жизнь. Это было похоже на предчувствие ужасающей беды, которая еще не случилась, но уже висела в воздухе, ощущалась физически. Ему казалось, что шею его лижет язык огромной собаки, превращаясь в скальпель, перерезающий его позвонки. Быть может, мы внезапно сошли с ума? Но пространство воочию сгущалось и трансформировалось; от усилившегося давления в голове разрывались сосуды, отдаваясь долгим мучительным эхом в черепной коробке, как выстрелы, как крики конвоя, как истошная молитва, обреченная на безответствие. Лида, не говоря ни слова, зарыдала, закрыв лицо тонкими ладонями.

Грань между вчера и сегодня – это отточенные гвозди, вбитые в легкие, вместо дыхания – хрип, желчь на растрескавшихся губах, беспамятство. Ангелы сгорали на бледных иконах, осыпались колосья, варварскими ублюдочными голосами пела разъяренная саранча.

Быть может, мы попросту не пробудились и это лишь продолжение нашего сна? Сейчас мы разомкнем веки, и кошмар развеется, как песчаный узор. Но разум трезв, и становится ясно, что ничего уже не будет, как раньше. Они познали это неподкупным дородовым знанием.