Мы спустились в метро. Турникеты открыты, людей почти нет. Несколько сонных калмыков в кровавых бушлатах сосали лапы сахарного будды, оставленного кем-то у кассы. На платформе гладкими культями выплясывал пьяный солдат с головой пса, истекал березовым соком. Поезда продолжали ходить по расписанию, но в них больше не было машинистов. Маршруты московского метрополитена палитрой гангренозных вен, синих, красных, зеленых, фиолетовых, серых, впечатались в их железную сущность, проникли в молекулярную память, и они больше не нуждались в человеке, который управлял бы ими; они неслись, следовали остановка за остановкой, на пути в своё собственное нечеловеческое Ничто. Только копченые старушечьи лики да детские губы изредка мелькали в окнах проносящихся поездов, как случайные фотоснимки, вырванные из времени, лишенные смысла и реальности. В пустом вагоне мы добрались до центра и поднялись на поверхность прежде, чем земля начала содрогаться и тротуары покрылись клинописью трещин.
— Где же все люди? – Удивилась Лида. – Я первый раз вижу, чтоб на Выхино было так пусто. И в нашем вагоне совсем никого… Никто не вошел ни на одной станции.
Как потом оказалось, основная масса людей никуда не исчезла, они лишь избегали метро и подземных переходов, словно те казались им могилами, свищами смертельного сна. Люди боялись отверстий в рыхлой плоти Москвы. И они покидали свои дома, богатые квартиры и нищие норы, и шли пешком со всех концов Москвы, на своих двоих, к центру чудовищного города, к самому его сердцу, где лежал их священный Труп, где ядом и гневом набухали ягоды звезд. Их было множество, и с каждым часом, с каждой минутой их становилось всё больше. Невзирая на проваленные крыши и падающие камни, они спешили туда, на Площадь, бледные, дерганые, словно сломанные куклы, они смердели. И чем ближе, тем сильней их движения напоминали марионеточный танец. Лица покрывались огромными язвами, что тут же затягивались, и белесый рубец поглощал всё лицо без остатка. Уже никаких человеческих черт нельзя было разглядеть в этой белесости, даже глаз, ничего не было, только сплошной шрам.
