Все это думалось ему без какой-либо ненависти, другие кричали еще пару часов назад, он тоже, но не до срыва глотки как у некоторых. Не до в истерике истерзанных, обгрызенных языков и щек, разбитых о чертовы столбы затылков.  Сидеть было уже неприятно, холодно, мокро. Подбирается, ленивая прозрачная жижа.

Внимание привлекает серый до кажущийся полупрозрачности краб, гадкий морской муравей. Да, он не похож на муравья ни капли, скорее на жука падальщика. Но об этом думать тоже совершенно не охота.

Липкий пот стекает по лицу и шее, пропитывает ворот рубашки, простой, хлопковой. Кто он был, кто?

Пот высыхает, стягивает кожу, как пронзительно тихо вдруг, лишь дыхание четверых казненных хриплое, сбивчивое, а у кого-то, совсем рядышком размеренное.
Его привели куда как-позже.
Определённо не женщина, хотя там дальше, позади он слышал бабий надрывный плачь и крик.

Без пощады. Хотя чем женщины лучше него. Все они умрут на закате. Казненные.
Бормотание, безумное, кто-то уже свихнулся, потек разумом как подстегиваемая волнами корка тягучей, медленной и такой опасной воды, делающей истоптанный солдатами песок ровным, мягким, вязким…
Такова же зыбкая  надежда выкорчевать из влажного песка тяжелый крепкий столб когда вода подойдет совсем уж близко.

Он вкопан глубоко, но мужчина все равно возит пятками туда-сюда, отодвигая липкий песок, ямка тут же заполняется водой, песок осыпается и все по новой, Танталов труд. Он слышал о Тантале. Интересно, сдался ли тот уже?