— М-да, ты выглядишь хреново, чувак, — сказал себе Даррен. Ему показалось, что именно в таком состоянии на плаху поднимается с топором в руках палач.

Даррен запихал блокнот обратно в карман кофты, после чего снял с верхней полки коробку с лекарствами и проглотил все прописанные таблетки. Постучав пальцами по столу и обдумав степень риска, он всё же достал из рюкзака пачку сигарет и зажигалку, спрятав их в карман брюк. Если ему не дают покурить дома, то он сможет сделать это где-нибудь в глуши среди деревьев. Хоть какая-то будет польза от этой поросшей высокой травой безлюдной местности.

Лишь после этого он поплелся вниз.

За обедом их семья всегда интересовала Даррена меньше всего. Он почти никогда не был голодным, поэтому еда не была тем, с помощью чего его можно было легко завлечь и заставить играть роль типичного тинейджера, хорошо проводящего время с любимыми родителями. Его тошнило от одной мысли, что он может так выглядеть. Беседовать с родителями он тоже не хотел, поскольку те жили в каком-то своём мире. Не устаревшем, но чертовски далёком, незнакомом. Его неприветливый мир находился вне зоны понимания, поэтому они весьма туго находили общий язык, предпочитая разговаривать только в случае крайней необходимости. Всё было настолько плохо, что если бы Даррена спросили о чувствах, которые он испытывает к родителям, то он бы замялся и признался в итоге, что ничего не чувствует. И, как ему казалось, это было взаимно. Он считал их заботу инстинктивной, всего лишь вложенными природой обязанностями родителей. А слова о любви звучали для него как величайшая ложь на Земле.