Спокойно докурив сигарету, Даррен сдавил пальцами бычок и швырнул его подальше в кусты, чтобы природа поглотила мусор. Зевнув, он наконец развернул блокнот на пустой странице и вновь задумался. Смена обстановки не особо пошла на пользу творческому процессу. Он лежал под деревом и стучал карандашом по чистому листу, покрывая белизну маленькими серыми точками. Сколько бы он ни доил свой мозг, тот всё никак не мог выдать хорошие рифмы, строфы, образы. Самое очевидное было писать про природу, но Даррена тошнило от пейзажной лирики. Она представлялась ему как самая неблагодарная и примитивная. Сочинять про природу! Зачем? Чтобы потом читающие эти потуги бездарного подростка зевали или откровенно отбрасывали его никчемные стихи в сторону так же, как он сам швыряет окурки?

Ну давай, сколько хороших стихов ты написал за последние три месяца? Сколько?

Ноль.

Сколько бумаги ты не сжёг и не испортил своими банальными рифмами?

Нисколько, все стихи рано или поздно отправлялись в огонь, завершая свой бессмысленный жизненный путь. Иногда Даррен пробовал скручивать их в трубочки и скуривать, начиняя табаком или даже чем-нибудь покрепче, но даже его лёгкие не выдерживали такого дилетантского слога, выплевывая сожжённые рифмы вместе с едким дымом. И тогда он складывался пополам и громко, истошно кашлял, ничего не видя из-за слёз на глазах. Но он зачем-то курил свои стихи снова и снова, как ненормальный. Собственно, он ведь и был ненормальным, разве не это говорил доктор Девис? Нелепая привычка зашла так далеко, что он однажды взял пустую пачку от сигарет и набил её самокрутками, собственными стихами, которые превратились в подобие невыносимых сигарет. Его собственная пытка — не просто сжигать, но скуривать плохие стихи. Наверное, именно так пытают поэтов в аду.