-Может быть, чувства твои к ней — желание что-то доказать самому себе? — осторожно спросила баронесса.

Канарис опустил голову, вздохнул и поднял взгляд на мать.

-Ты о Фогеле? Ты хочешь сказать, что теперь спасая Катарину, я пытаюсь таким вот образом снять со своих плеч, своей души груз вины за тот случай?..

-А это не так?

-Ты знаешь, мама, в какой огромной лжи все мы запутались. Мы, нация, подарившая миру великих писателей, поэтов, композиторов и философов, поверили в нацистов, в их идеи, водрузили их знаменем над своими дурацкими головами, как будто, и в мыслях ни у кого не было, сколько крови может пролиться. Залюбовавшись зрелищем факельных шествий, мы, точно, ослепли, не видя за ними горы трупов, как чужих, так и своих. Великая нация! Истиные арийцы!.. Похоже, детские игры в солдатиков затянулись, превратившись в кошмар. И я был таким солдатиком. Я с гордостью носил форму СС, отдавал честь старшим офицерам, исполнял свою службу и кричал «Ура!» Гитлеру. Я верил в свою значимость, верил, что моя работа во славу и силу моей страны. Искренне верил, мама! До тех пор, пока не встретил этого физика Фогеля в колонне перегоняемых в гетто евреев. Я глядел на него, расстроенного, озлобленного и думал, что должен спасти его из чувства благодарности его жене, когда-то спасшей меня от смерти. Меня доконала бы эта дифтерия, если бы не она, ты сама рассказывала, мама. И я отпустил его, предупредив, что это только на первый раз, что если он опять попадется мне, я уж не смогу не выполнить приказ — его ведь искали по всей Европе. Что он там натворил такого, что так взбесило Гитлера, я до сих пор не знаю… И словно, назло, словно мне в испытание он опять оказался на моем пути вместе со своими двумя друзьями, тоже евреями. Тогда в Варшаве чистки проходили особенно серьезные и тут он! Я даже разозлился тому, как он вот так запросто разгуливал по улицам. Естественно, задержал его, слово за слово, а эти два глупца, его товарищи взяли и побежали. Я крикнул сопровождавшим меня младшим офицерам, выстрелил сам… Я клянусь, мама — по ногам, только по ногам, что бы их задержать! Но мои подчиненные палили на убой, и друзья Фогеля упали мертвыми прямо на его глазах. Да, я могу представить его чувства, его горе, его ненависть и ко мне, и ко всем нацистам. Только я исполнял приказ, я исполнял свою службу, мама…