-Генка, может, вмешаемся? –  жалобно обратился Иван к посыльному и, обернувшись, вопрошающе посмотрел на меня.

Геннадий тоже обернулся и хмуро посмотрел на меня. Вместо ответа я лишь помотал головой, достал пистолет, проверил, сколько патронов в обойме и, сняв с предохранителя, открыл на ходу тяжелую дверь и выстрелил в воздух. На насильников это не произвело почти никакого эффекта. Они лишь на минуту остановились, посмотрели на нас и, что-то проорав в наш адрес, продолжили свое грязное дело. Но вот их глаза произвели впечатление на меня. Нет, не испугали, а скорее вызвали легкую оторопь и пробудили инстинкт охотника. В них не было ничего человеческого и ничего от животных – это были стеклянные мертвые глаза. И это не были глаза живых мертвяков, хотя я и сталкивался всего один раз с одними из них, но нет, это было что-то иное, незнакомое.

-Мы могли бы перестрелять их всех, если бы хватило патронов. Найти малыша, если бы нашли живым, потом перестрелять еще кого-либо кто набежит на шум выстрелов. И на этом наше геройство бы и окончилось. Ведь нам вести в безопасное место их некуда, а искать по всему городу такие места, нет времени.  И хорошо было бы если бы никто из нас не получил бы ранения, что мало вероятно… Нужно знать, когда нападать и нужно знать, когда отступать, пожертвовав другими. Иначе ничто не будет иметь смысла и лишь ухудшит  положение дел. Заниматься спасением, если возникнет необходимость, мы будем тогда когда поймем, с чем имеем дело.  Пока мы не знаем, что за чертовщина твориться и кто нам враг, а кто друг.  Все что нам известно так это то, что мир сошел с ума и что объявлен общий сбор, —  твердо высказал я товарищам свое мнение и, хлопнув Ивана по плечу, попросил его прибавить ходу.