Уже в своей комнате, лежа на своей кровати, поздним вечером, страдая от боли, как собака с разорванным у сердца боком, Павел не смог удержаться и позвонил.

  — Сволочь ты, — сказал он Тамаре, своей любимой.

  А потом опять позвонил и извинился. Она сразу простила, голос у нее был добрый, привычный, почти родной. Потому что никогда не любила она Павла, он был для нее только эпизодом в жизни, поэтому и не злилась на него особенно, ведь, в сущности, ей было все равно, что с ним и как с ним.

Глава восьмая

Да, тот котенок, та дьявольская тварь в его образе, напомнила Павлу его историю со вселением в него беса мучителя, и Павел опять лежал на своей одинокой кровати с жутким и одновременно грустным настроением, вспоминая прошедшее. «Так уж мне на роду написано, — думал он, — «духи злобы поднебесной» теперь всегда окружают меня, и только Господь не дает им меня погубить. А я Его забыл, сколько прошло дней, а я не молюсь, только перед сном читаю «Отче наш» и крещусь… Нет, нельзя так, а то не только бес, но уже и новорожденные «котята» начинают нападать на меня. Нет, так нельзя, иначе недолго и окончательно свихнуться.
Надо действовать, что-то делать, но что? Уходить отсюда, но куда. Конечно, не в Дом престарелых, а в другую семью: искать женщину, желательно, одинокую, и с жильем, квартирой. А это долгий процесс, ой, какой долгий…». И Павел открыл компьютер. Зарегистрировался в нескольких сайтах знакомств и стал просматривать анкеты женщин, живущих в его городе. И вот: первое свидание с бывшей учитеьницей, живущей одиноко и не так далеко от его дома.
Наступило лето, и солнце светило весело и привычно. Павел опять шел той же дорогой, по которой столько раз гулял со своей женой, и сердце опять сжалось от невыносимой тоски: каждый дом, каждое дерево, перекресток напоминали о ней, а в своей руке он опять ощущал ее нежную, маленькую кисть, пальчики. Солнечный свет, в обилии разливавшийся вокруг, подернулся туманом: тоска по любимому человеку заслоняла праздничный, играющий, когда-то так знакомый мир – все вновь казалось нереальным, обманчивым, ненужным. Везде были горечь и боль, и нигде не было от них спасения. Павел взглянул на часы: он опздывал на пять минут. Прибавил шагу и очутился на площадке перед парком Победы, в центре которой высилась стелла в честь воинов-освободителей.
К нему подошла стройная женщина со строгим лицом, спросила, улыбнувшись, его имя и, удостоверившись, что он действительно Павел, улыбнулась еще больше и сказала, что она Надя. Павел не чувствовал себя в форме, готовым к новому знакомству, поэтому несколько растерянно предложил ей пройтись и повел к близлежащему кафе. Они вошли в салон, Надя расположилась за столиком, а Павел взял две бутылки пива и предложил выйти на улицу, где также стояли столики. Сели в тени, Павел налил два бокала бурлящего пеною напитка и поднял свой, предлагая выпить за начало большой и крепкой дружбы. Но Надя отказалась, Павлу это не понравилось, и он залпом опорожнил свой фужер, наполняя себя ледяной кипящей влагой. Тоска и боль отступали, голова прояснялась, как и окружающий мир, туман уходил. Он начал с интересом приглядываться к Наде, слушая ее короткий рассказ о своей жизни. Мелкие, еще не потерявшие признаки молодости черты лица не выражали почти никаких чувств. Видно было, что жилось ей неплохо: своя двухкомнатная квартира, все условия, непыльная работа в офисе. Замуж? Да, она хочет выйти замуж, но так, чтобы это никак не отразилось на ее привычном, «веками» устоявшемся образе жизни. То есть никаких жертв, а в любовь она уже давно не верит.
— Я, конечно, могла бы пригласить вас к себе, — сказала Надя, — но зачем? Я уже встретилась с одним, и он мне сразу сказал: «Поехали к тебе и там все обсудим». Потом я еле от него отвязалась….
Павел согласно кивал головой и, одобряя поведение Нади, сказал:
— Я бы так никогда не начинал знакомство с женщиной: это явное неуважение к ней.
— Да, — подтвердила она.
И стало скучно, да так, что Павлу захотелось уйти от Нади, и поскорее. Он еще предложил Наде выпить пива, она опять отказалась, и Павел опять залпом выпил следующий бокал. Потом следующий, а затем… Опустела вторая бутылка, опустела вместе с нею и душа, но зато наполнился мочевой пузырь. Наконец, Павел решительно встал и сказал Наде, что ему пора в туалет и проводить он ее не сможет. Она приняла это как должное и «без слез и сожаления» пошла на остановку автобуса, а Павел – в свой бывший дом, в котором есть туалет. Так закончилось это первое свидание.
После него немало было и других. Встречались разные женщины, говорили Павлу и приятные, и неприятные новости, последних, естественно, было больше. Дом престарелых – это кошмар: это тюрьма, психушка, там живут одни зеки, а потом добавляли: но все-таки у вас будет крыша над головой, какой-то дом. Павел встречался, слушал и везде видел и понимал одно: никто, никто из них никогда не разделит его злосчастную судьбу, потому что, как Аркадий Райкин говорил: «Личный покой все-таки прежде всего, покой… и, можете себе представить, — порядочек».
Павел готовился к переезду в Дом престарелых. Несколько дней почему-то исключительно пешком обходил далеко отстоящих друг от друга врачей для справки медосмотра, оформил передачу квартиры Ане, выписался из нее, переписал на Аню различные документы. «Вы не бойтесь: я вас не обману, — торжественно говорила она, — вы только подарите мне квартиру, а остальное я сама все сделаю. Умоляю вас, отдайте мне квартиру: тем более она ведь не ваша, а мы в ней всегда жили». Иногда Павел смотрел на нее и видел проскальзывающие в ней черты любимой жены: мимику, жесты. Он говорил об этом Ане, а она отвечала: «А как же: я ведь ее родная, единокровная дочь, иначе и быть не может».
Так незаметно пролетело лето и настала осень. Холодало день ото дня. Дожди и слякоть на улице, а места в Доме престарелых так и не удавалось найти. Павел перестал пить, занялся своим романом, посвятив несколько строк своей жене. Молился, стал ходить в церковь, отчего возбуждал неистовство сидящей в нем твари, но его жизнь все-таки вошла в некую уже привычную колею. Кот подрос и все более победно разгуливал по дому, задрав свой необычайно пушистый, похожий на беличий хвост. К Павлу больше не приставал, даже терся о его ноги, прося покормить, и Павел звал Диму, который насыпал ему кошачьего корма. Павел продолжал переписываться в интернете, но в удачу не верил и со страхом ждал переезда в Дом престарелых. Организации, которые оформляли его в дом престарелых, в лице отдельных их представителей удивлялись его решению и осуждали за то, что он так просто отдал свою квартиру, которую можно было разменять и избавить себя от такого страшного будущего. Никто не понимал его отношения к Ане, что он не может разрушать ее жизнь, принести ей хоть малейшее зло хотя бы потому, что она дочь его столь любимой жены.