Хан желал знать каждую мелочь прежде, чем встретить такого противника.

Тот же, кто сидел перед ним, был беспомощен и беззащитен. Он бы точно помер, не окажись тут его, Ханумана. И какого черта, спрашивается, такое отнюдь не боевое создание бродит здесь в одиночку? Способ самоубийства? Странный ритуал? Какие только обычаи не встретишь у аборигенов…

У Ютки вовсе не был слабый желудок или какое-то особое отношение к крови. Она ее не боялась. Отвращение временами испытывала, когда бабуля разделывала на ее глазах какую-то несчастную зверушку, но никогда не блевала.

А тут ее полоскало так, будто она выпила блевотного зелья! Ее бабуля бывает готовит такие, чтобы «кишочки прополоскать».

Все эти донельзя отвратные хрусты, влажные хлопки, явно издаваемые лопающимися от напряжения органами, веера кровавых капель, что разлетались практически от каждого чудовищного удара, куски плоти со скрежетом вырванные из назначенного им места и разлетающиеся во все стороны. И добивал вид зверской рожи, которую состраивал рыжий мясник, разрывая тела несчастных волков и нанося им калечащие и мучительные удары. Даже со стороны Ютка, глядя как падает тот или иной серый, вся сжималась, чувствуя невероятные муки, которые причиняли теперь волку его же ребра, загнанные в сердце.

— Ну и жесть, — наконец выдала она, утирая рот. – Кто ты, плакса?

Мужик замолк и непонимающе посмотрел на нее.