— Я анестезистка, зовут меня Нина Григорьевна, — представилась крупная женщина лет пятидесяти с голубыми глазами, пшеничными бровям и такими же ресницами. — Михаил Михайлович, наш анестезиолог, все в порядке оставил, и инструменты и аппаратуру. А если что надо, вы мне и говорите. Я всегда здесь, в операционной. Если что ночью — меня привезут, тут недалеко…

— Вы, что же, — здесь в единственном числе?

— Да, доктор, а вы как думали, — она горько улыбается, а потом вдруг объявляет гордо, — уже двадцать лет. Родилась и живу здесь.

Комнатка через стену, рядом с операционной, меня поразила. Сестры сделали из нее семейное бунгало. Там было все, что нужно: холодильник, стол, кресла, большой диван с пледом, телевизор, шкаф, печь и мойка. Даже ковры на стенах, и полу. Уютно пахло жареным мясом и кофе.

— Здорово! Как это вам санстанция такое разрешила прямо в оперблоке?

— Та шо вы, доктор? Як же без этого? А санстанция нас любит. Куз с ними договорился. Он их заведующую оперировал пять лет назад.

Николай Иванович Куз, завотделением хирургии, — тот великан в длинном колпаке. Казалось, он постоянно рискует зацепиться им за низкий потолок. Веселый, простой и подчеркнуто вежливый в общении со мной, Николай Иванович напускал на себя важность и излишнюю строгость, когда командовал медсестрами. Это был очень резкий, заметный и забавный контраст. Он, как-бы, хотел показать, как он устал здесь с ними, как надоели ему одни и те же лица, и сам от этого раздражался. Все это усиливалось и становилось комичным, когда Николай Иванович, обращаясь ко мне, пытался перейти со своего суржика на правильный русский, но получалось еще хуже. Жена его, Нина Николаевна, как ее за глаза здесь называли, — Кузиха, заведующая гинекологией на этом же этаже. Второй хирург — Михаил Юрьевич. Их всего двое на район. Ночью по очереди дежурили на дому по две недели. Если что серьезное, то вызывали обоих. Анестезиолог был один — вечный дежурный. Может, предыдущий потому и сбежал, проработав пять лет.