— Что это у вас за эвакопункт такой в палате, а?

— Это беженцы из Нагорного Карабаха, армяне в основном, есть и азербайджанцы, и русские. Там сейчас плохо у них. Вы же слышали… У всех детей ларингиты, трахеиты, пневмонии, — долго добирались сюда по зиме.

— А с этим что?

— Вчера поступили с бронхитом, вроде. Обследовался. А сегодня вот — судороги… Может, менингит… Что делать? Что матери сказать?

— Ладно, понял. Сейчас пока не важно, менингит, или что другое. Мне надо, чтобы он не помер от кислородного голодания. Мне нужна полноценная вентиляция легких. Тащите сюда аппарат бегом. Вызывайте детский реанимобиль по санавиации, будем транспортировать в детскую областную реанимацию. Мамой занимайтесь сами. Нина Григорьевна, готовьтесь, будем «ставить» катетер в подключичную вену, а я пока подышу мешком. Живее, пожалуйста…

Нина Григорьевна стояла у головы ребенка и делала ритмичные вдохи за него мешком «Амбу». Педиатр закатила аппарат и я, переключив кислород, подсоединил его к ребенку. Настроил параметры. Кожа малыша постепенно приобретала нормальный цвет. Давление поднялось. Уже легче. Я вышел в коридор, чтобы позвонить в область, доложить. Но вдруг свет погас в коридоре. Шум из переполненной палаты застыл на высоте крика.

«Аппарат!..» Я впрыгнул назад в манипуляционную, чиркнул зажигалкой. Нина Григорьевна уже отсоединила захлебнувшийся аппарат и перешла опять на мешок. Появился большой фонарь. С ребенком было все в порядке, только цвет кожи было трудно определить в тусклом мертвенном свете фонаря. Я бросился к телефону. С пятой попытки вызвонил электросеть. Заспанный голос ответил: