— Николай Иванович, как плохо, что у вас длинного зонда нет… Не боитесь, что от этих толстых трубок в кишечнике пролежни будут, а потом и перфорация?

— Та ни, нэ будэ… Мы на третьи сутки удаляем, всегда так делаем…

Анджела проснулась быстро, и была этому очень рада, хотя улыбалась еще вяло. Я вывез ее в отдельную палату, настояв, к большому неудовольствию Нины Григорьевны, чтобы там был индивидуальный пост. Назначил интенсивную терапию по правилам, с почасовым контролем всех показателей. Это были еще совковые времена, когда шкафчики ломились от лекарств, бинтов и всего прочего, народного, а значит ничейного богатства. О, прекрасное и трижды проклятое, благословленное кем-то на погибель, время развитого застоя. Огромная страна сама у себя воровала, проедала, и раздавала «нефтяные» рубли разным голодранцам за приверженность к идеям социализма, не зная, что уже обречена. В получасе езды от этого городишки был другой, граничащий с Россией. И тогда и сейчас два, почти слившихся, города разделяла граница республик, проходившая по железнодорожной ветке. Российский город, будучи еще большей окраиной, почти голодал. Там на полках магазинов лежали только макароны да плавленые сырки. За варёнкой россияне регулярно ездили в эти украинские поселки городского типа, и забивали колбасой багажники легковушек под завязку, отстояв по пять часов в очередях. Вырвавшийся за рубеж в тур от совхоза работяга, падал в обморок в супермаркете, узнав, что на свете есть не два сорта колбасы, а сто два. И что это тебе упакуют красиво, и подадут с улыбкой, а не бросят с ненавистью на прилавок в сером, похожем на портянку, клочке бумаги. Зато все слышали, что «мы никому не отдадим наших завоеваний…» А они никому и не были нужны. Капитализм вокруг просто ждал, как варан с острова Комодо, который кусает жертву гнилыми зубами, и потом ходит за ней неделю, ожидая, когда та сама сдохнет от заражения крови.