Это не нами давно замечено. Лампочка в ларингоскопе будет гореть ярко, не мигая, манжетки на трубках будут целые, зажимы под рукой будут какие хочешь, дыхательный аппарат будет весело пыхтеть, кислород не кончится никогда, — но только, если вы будете спокойно проводить наркоз на плановой операции. Когда припрет к стене экстремальная минута, и будет стоять вопрос о жизни и смерти пациента, — половина этой «банды», как сговорившись, подложит вам огромную свинью. И вы горько пожалеете, что после наркозов пошли домой, а не перещупали, перезарядили, перепроверили все ваши инструменты, катетеры, иглы и аппараты. Трижды — в педиатрии.

Начав искусственное дыхание уже через трубку, я вызверился на анестезистку:

— Нина Григорьевна, зачем мне такие «подарки»?! Эта трубка — говно собачье! Вы же говорили, что Михаил Михайлович все оставил в полном порядке… Где это?! Давайте мне теперь влажный бинт, буду тампонировать глотку… Черт!..

— Извините, доктор, я в оперблоке все знаю. А тут он сам все делал, он говорил, что все есть, я и не проверяла, надеялась, — она подала мне влажный бинт.

— Ладно. Некогда… Простите. Дышите мешком, пока… Где здесь кислород?

— Не знаю… — она сжалась под моим взглядом.

Побежал искать кислород. Маленькая врач педиатр показала баллон под лестницей, весь в паутине, заваленный носилками. Вместе с водителем притащили баллон на второй этаж, поставили в манипуляционной. Еще три минуты ушло на то, чтобы найти и прикрутить редуктор, будь он неладен. Пошел кислород в дыхательный мешок, детеныш порозовел. Пульс есть. Можно осмотреться… Спросил перепуганного врача педиатра: