Эдди весь день напевал потом эту песню. Отвлекался, болтал и веселился вместе с Ричи и Мэри Ли, но потом снова возвращался к ней. Глаза его искрились и горели новым увлечением, и выглядел он просто потрясающе в своих расклешенных белых брюках, облегающей рубашке «навыпуск» с крупными яркими цветами – красными и черными на белом фоне. Расстегнутая почти до пояса, рубашка открывала смуглую его грудь, покрытую черными волосами. Высокий, стройный, даже худощавый, что его, впрочем, нисколько не портило, длинные черные волосы и тонкие, очаровательные черты лица. Он представлял собой притягательное зрелище, впечатление от которого усиливалось особенным каким-то, поразительным обаянием, перед которым не смог бы устоять никто. И Мэри Ли уже горела. Сердце ее трепетало и надеялось тем сильнее, чем больше внимания он уделял ей. Не хотела понимать и видеть только одного – его отношение к ней являлось вниманием и заботой к хрупкой, беззащитной и очень милой девочке, как будто младшей сестренке. Она ловила каждое его слово, каждый жест, взгляд. И идя вместе с ним, едва ли не сама просовывала свою ладонь в его руку, чувствуя, счастливая, как он брал ее ладошку, тихонько сжимал. Она видела его улыбку, обращенную к ней, и солнце сияло в ее душе, согревая верой во что-то большее…
Почти целый день они провели в парке, а потом пустились бродить по улицам окунавшегося в сиреневые сумерки Лондона.